Игорь Свинаренко встретился с фронтовиком отцом Александром, чтобы поговорить о жизни старца и узнать его мнение о «вечных» вопросах, а также обсудить проблемы современного общества.
Часть 1
Игорь Свинаренко встретился с фронтовиком отцом Александром
Я поехал в Псков фактически как репортер.
Инфоповод был такой: вот, есть батюшка, фронтовик, и он получил квартиру! Дожил, слава Богу, вот ему уже 85. А священником он пробыл 57 лет. И сейчас в здравом уме и трезвой памяти.
Другая причина была еще важней. Отец Александр (Михайлов) чем-то притягивает людей, с такой силой, что к нему едут из самой Москвы, а то ближе нету старцев! Конечно, это меня удивило. Я понимал, что едут люди довольно продвинутые, повидавшие виды, и весьма грамотные. Которым случалось общаться с сильными мира сего довольно плотно. Когда меня позвали в поездку, я немедленно согласился. Поговорить с глубоким человеком – это для меня, может, сильнейшая радость в жизни.
Мы проговорили с отцом Александром 6 часов с половиной, в общей сложности. Сразу скажу, что ответы его меня вполне устроили. Нигде старик не прокололся, нигде не сфальшивил, нигде он не подгонял под ответ в конце задачника. К примеру, он не корректировал свои высказывания под официальные заявления церковных иерархов. И часто им противоречил. Не со зла причем, и не от духа противоречия. А просто потому, что не следит за СМИ. Газет он не выписывает, телевизора в доме нет, компьютера тем более. Есть приемник, по которому отец Александр иногда слушает новости, «Радио России». То есть он знает, что вот был ураган или пожар, или что-то рассказали о пользе чего-то для здоровья.
– Но что-то же вы читаете? Как-то получаете информацию о главном?
– Конечно, – уверенно отвечал о. Александр. – Я читаю жития святых. Евангелие. Еще – молюсь. Думаю… Что еще нужно?
Может, он прав? То есть я хотел сказать, можно теоретически допустить, что он неправ, – наверно так.
Начинаем мы с главного, с квартиры все-таки. Полученную фронтовиком.
– Дали мне квартиру – как ветерану войны.
Валентина, прихожанка, которая помогает батюшке по хозяйству, время есть, и дети уж выросли и внуки:
– Батюшке дали квартиру в новом доме, в котором и ветераны получали. Но друзья уговорили его взять вместо жилплощади – субсидию, добавили еще денег и купили квартиру получше.
– И эту-то квартиру не хотели давать, – объясняет о. Александр. – Но люди подняли трубочку – и сделали все.
– То есть вы получили как бы квартиру не за то, что вы воевали, а просто товарищи нашлись и помогли? Вот, значит, какая история…
– Нет, ну как? На очередь-то ставили по военкомату. Но вот получить – это целая история… Военкомат тоже не полную власть имеет. Военкомату тоже надо помочь, везде нужна помощь. Живу в этой квартире третий год. Матушка умерла, я остался одинокий. Получилось так, что дали квартирку, и вот Николаевна помогает по хозяйству, готовит все. И благодаря этому у меня время есть и отдохнуть, и помолиться…
Я пятьдесят семь лет служил священником. В самые тяжелые годы – в хрущевские, в брежневские времена. То было суровое время. Даже не хотелось на улицу выходить: могли свистнуть, могли камешком бросить… Бывало такое! Могли в частушках что-нибудь написать… И били меня, и из ружья пытались в меня выстрелить. Молодежь! Два патрона – ни один не выстрелил почему-то. Наверное, Господь сохранил. Это давно было, 62-й год, скорее всего. А я уже в 55-м году был священником. Священнический сан я получал в Ярославле-городе. Ювеналий со мной учился в семинарии, но он после в академию пошел, а сейчас он митрополит… Читал я книгу отца Тихона Шевкунова. Некоторые священники, монахи, что там описаны, мне знакомы. Книгой я очень доволен. Можно почитать и отдохнуть, и получить какое-то развитие. Непростая книга… Связана с духовным мнением. Что-то заложено таинственное в человеке. И божественное, которое управляет человеком. Я под расстрелом в партизанах был за то, что, на посту уснул. Но – не расстреляли. После войны семь лет во флоте, затопленные корабли поднимали. Слава Богу, отслужил везде честно. Был дисциплинированным.
–Ну как же так, на посту-то заснули?
– Это во время войны… Я многих знаю. Митрополит Меркурий – он с нашего Порхова. В детстве он очень притесняемый был родителем за религиозные взгляды. Мальчиком этот самый Меркурий часто приходил к нам в алтарь, где мы служили священниками, богослужение свершали. Приходил он в алтарь с билетом, который куплен в театр, кино смотреть. Чтобы перед родителями дать отчет, что вот он ходил не в церковь…
– У вас же, когда в семинарию принимают, смотрят, чтобы человек был благообразный, чтобы голос был хороший… Если только умный – это же мало?
– На голос особо не смотрят, а благообразие, конечно, должно быть в человеке.
Я задаю важный, как мне кажется, вопрос:
– Я подумал про вас: вот, человек был на войне, пулеметчик, наверное – убивал кого-то, врагов. Если кого-то на войне убил врага, то это не мешает человеку стать потом батюшкой?
– Это вопрос сложный. Тогда была война… Я думаю, что многие, которые убивали, и они сами положили жизнь, не вернулись домой. А были и такие, которые не убивали. Мне, понимаете, не пришлось убивать. Пулемет мне иногда на плечо укладывали, его на снегу же не поставишь, упора нету. Я говорил: «Иван, бери, ставь на плечо мое и строчи так, чтоб пустые гильзы шли мимо лица моего».
– Так вы лично не стреляли?
– Нет, я был вторым номером.
– То есть вы специально хотели избежать этого? Чтоб не убить никого?
– Нет, я не хотел избежать. В то время этих мыслей не было. Так получилось. В то время не было возможности вспомнить про Бога, не было возможности перекреститься в тяжелые минуты. Но – как про это не думать? Каждый человек думает об этом…
Я написал однажды в газету… В Ворошиловградской области был источник с целебной водой, так его бульдозером уничтожили. Я требовал привлечь к ответственности людей, которые туда послали бульдозер, чтобы такого больше не случалось. Плохо ли человеку больному было съездить на источник?
Кто больной побывал, тот человек становится лучше. Болезнь, она приносит пользу моральную и духовную. Достоевский говорит в романе: «Человеческие великие характеры рождаются в огромных испытаниях». Не может быть человеческий характер великий без испытаний!
– Вы про свое здоровье расскажите… Как оно?
– Здоровье мое? День я живу, день молюсь, день – плачу, все бывает. 85 лет… Когда вам будет 85 лет, тогда вы вспомните меня и вспомните свой вопрос, который вы его мне задаете.
– Ну, спасибо на добром слове – вот что я доживу до 85!
– Я на компромиссы не шел никогда. Марксизм, ленинизм – я полностью отвергал все это. Они всегда меня считали антисоветским… Всегда ярлыки привешивали. А теперь время другое настало. Но и сейчас особо не связываюсь ни с кем. Богослужение совершаю любительски, когда братия меня приглашает.
Надо искать самого себя в самом себе. Искать нужно Бога в жизни. Если без Бога… Как вот Достоевский говорит: где нет Бога, там все дозволено. Там и папы не будет, мамы не будет, жены не будет, детей не будет – там будет хаос. С рогами, с хвостом…
Слово за слово, и настало время обеда. Батюшка зовет нас, троих приезжих, за стол.
– Ну, что ж, давайте, молитвочку. «В Иордани крещающеся тебе, Господи, тройческая, явися поклонение, родителей во глас свидетельствовшего тебе, возлюбленного тя сына именуя и дух в виде голубиня… …и присно и вовеки веков Аминь». Ну, присаживайтесь, присаживайтесь.
Мы хвалим еду, искренне причем.
– Щи настоящие, да. Со свежего мяса, — объясняет отец Александр. – Мясо прислали с Верхнего Моста, где я прослужил 43 года… Наш храм там, ему пять веков, много раз нас грабили… Много воровства было. Я 57 лет священником. А тебе – 55 всего от роду… – это он уже мне, чтоб я понял, что молодой еще парень, и мне не доживать, и че-то делать надо серьезное, я так понимал его намеки. Годится он мне вполне в отцы, я к нему со всем уважением, тем более что, как показали другие беседы, он на все мои вопросы ответил просто и честно, и убедительно, я нигде не почуял фальши и пустой идеологии, что меня, конечно, удивило, при разности наших жизней и опытов, да и образований тоже. Но в то же время я, снимая перед о. Александром шляпу, все же говорил с ним по-человечески и даже слегка шутил. Он меня иногда одергивал, но тем не менее…
– Вы-то, небось, не пьете, батюшка? А то мы-то грешным делом выпиваем…
– Нет, бывает, выпиваем, только мало. А, бывает, и не идет.
– Вот интересно, вы сколько вы можете выпить?
– Немножечко глотну, ну, 150. Больше не беру я.
– А пол-литра можете выпить?
– Нет, это мог раньше выпить.
– Ну, когда праздник какой-нибудь большой, на Пасху, например?
– Нет. Много – это вредно.
– Почему-то мы пьем помногу в России… Может, это от климата? От того, что холодно, как вы думаете?
– Пьют много… И хорошие люди тоже, бывает, пьют…
– Ну, вот самый интересный вопрос для людей, которые там сидят в Москве и читают про вас: что же он такой особенный, что едут к нему из столицы? Не ближний свет. Вот в чем тут дело? Вот что вы можете про это сказать?
— Человек внутренне имеет свое богатство, да. И поэтому Евангелие говорит: «От избытка сердца говорят уста». Не как обычно люди простые говорят, а – что-то новое. Если человек прошел много путей в жизни, многое видел, чувствовал, в нем появляется что-то особенное. И особенное это остается жить в нем, привлекает к нему и соединяет нас с ним. Это Господь Бог делает. Великая вещь – вера в Бога. Я веру в армии хранил всегда и сейчас думаю, что Господь мне всегда-всегда помогает. Я говорю как умею – и не заставляю никого слушать, не требую ценить все, что сказал, не вынуждаю веровать в то, во что я верую. Пожалуйста, у меня открыты двери! Пришел, послушал, не нравится – можешь уходить, я не задерживаю. Но лучше все-таки – выслушать. Это полезно.
– В старые времена, когда не было не то что интернета но и телевизоров – священник говорил с людьми, объяснял им жизнь, фактически он делал то, что сейчас пытается сделать ТВ.
– Эта техника – она не привела к лучшему, а – привела к худшему. Я иногда делаю проповеди о том, что в человеке живет дух и тело, а мы этого не замечаем. Возьмите Евангелие, там про это сказано. Апостол Павел говорит, что тело желает противного духу, а дух, который живет в человеке, желает противного телу. В самом человеке происходит борьба в этом отношении. Поэтому Достоевский пишет хорошо: «Дьявол борется с богом, а поле битвы – в сердцах людей». (Эту фразу о. Александр после не раз повторял за время наших бесед.) То есть в самом человеке происходит сражение – битва!
Часть 2
Мы долго беседовали с о. Александром сидя у него дома, на кухне.
– Православная Русь – она называется Святой Русью. Только одна страна среди многих называется Святой. И это закономерно. Да, люди русские выпить любят, но у людей у русских есть и добро.
Я слушаю со всем возможным почтением, конечно – но поскольку я с первых минут разговора понял что батюшка – человек открытый, откровенный, что он не подгоняет решение под готовый ответ, а сам думает и старается понять, как все идет и как устроено, я счел возможным спрашивать его не стесняясь:
– А как же они храмы взрывали и священников убивали? Это же русские люди делали. У нас, как вы говорите, Святая Русь, и вдруг – вот так… Как с этим быть?
– Да… Я, когда был в армии, там по средам у нас политзанятия происходили, – это когда после войны в Германии затопленные корабли мы поднимали… И нам объясняли, на этих занятиях, что надо строить светлое будущее. А я говорил: «Неужели для того чтоб строить светлое будущее, нужно перестрелять миллионы людей, из своего народа?»
– Это вы им так говорили?
– Да. А сколько грабили…
– Это же была натуральная антисоветская пропаганда!
– Ну, без этой пропаганды я бы не был таким верующим человеком…
На мой вопрос о. Александр не ответил прямо. А только косвенно. Но все же неплохо. Вот с какими вопросами он обращался к политрукам! До какой степени этому стоит верить? Почему нет. Может, формулировка была мягче, за 60 лет детали стерлись, углы сгладились. И ему как партизану, как фронтовику что-то могли и простить, кстати.
Но вопрос мне кажется страшно интересным, особенно – мнение, так сказать, эксперта. И я снова спрашиваю:
– Вы говорите – Русь святая, а как же русские люди сами уничтожали храмы и топили в проруби священников?
– Вот вы должны как писатель или как корреспондент поднимать этот вопрос.
– Я вот и поднимаю: спрашиваю у вас. А вы и начали первый. Про Святую Русь-то.
– Да как меня спрашивать? Я теперь сижу в этой хатке и молюсь Богу за Россию. Плачу о ней, призываю на людей благословение, призываю помощь. Кому нужно исцеление – прошу (для них) исцеления у Бога. Вот и вся моя деятельность. Я не политический работник… Я революции не понимаю. Христос сказал, когда ему начали задавать всякие вопросы: «Что мя искушаете?». А принесли ему динарий. «А что там за изображение на динарии?» Говорят: кесарь. «Так это кесарево, отдавайте это кесарю. А Божье – отдавайте Богу». Богу! Отвернуться от Бога – это значит просто свою семью толкнуть в пекло, принять страдания. Вот. Без Бога не может быть ничего хорошего.
– Это-то понятно. Но что же делать, если в стране 70 лет люди жили безбожно?
– Господь помогает людям, он знает, что делать. У Господа есть силы, и знания есть, он знает, что с компьютерами делать и с философией делать. Вот философия настолько красноречива, и настолько развит язык у философов! Но эта красивая говорня, когда слушаешь, допустим, радио, то эта философия – не дает мне ничего. Я уже отхожу от нее. Я не слушаю ее.
– Зачем же вам слушать, вы и сами можете сказать что-то такое, что люди слушают.
– Я говорю свое, чтобы люди слушали меня. Я знаю, что нужно говорить. С точки зрения религии. И поэтому, конечно, меня уважают, и ценят, и любят.
– Да, вот у вас был термин, где-то вы применили, в проповеди вашей, запись которой висит в интернете: «русское человечество». Я такого не встречал еще. Вот что вы имели в виду? Очень интересно…
– Русское человечество… Может быть, когда-то я так высказывался. В полемике. Хотя полемики особой не было у меня… Вот один епископ английской церкви, ученый, сказал, что Россию победить нельзя. Потому что Россия, она не только громадная территориально, не только в ней много военного снаряжения – но в России, говорит, особенный дух. Вот! В России – особенный дух! Пока Господь нас еще не покидает и пока нас не отвергает, мы находимся под покровом Божьим, и Господь нам помогает. Особенно, например, мне. Но в 85 лет говорить это приехавшему корреспонденту, давать нотацию ему какую-то и внушать что-то – это, конечно, чрезмерно неудобно.
– Нет, почему же! Вы рассказывайте, а я это напечатаю. Прочтут многие люди. Это же хорошо! Не все могут приехать, не всех вы пустите к себе.
– Не всех, да. А то нахлынут все – и устанешь. Они не дадут мне и молиться спокойно, не дадут книгу прочесть спокойно.
— Что вы, кстати, читаете сейчас?
— А я читаю больше Евангелие. Потому что в Евангелии говорил дух Божий. Оно писалось людьми, которые являлись носителями этого духа божия. А если у вас духа этого нет, – значит, понимать Евангелие будет очень тяжело. Не поймете!
— Ну, мы пытаемся. Я вас хочу спросить по Ветхому завету, там есть вещь, которую мне никто пока не смог объяснить. Когда евреи были в плену египетском, они хотели уйти оттуда. Фараон им сказал, что отпускает их. А дальше вот что, цитирую не дословно, а по смыслу: «Господь ожесточил сердце фараона, и он передумал отпускать евреев». И так несколько раз подряд: отпустил, а Господь ожесточил его сердце. Так насколько тяжела вина фараона? Он сам готов был уважить евреев…
— Противиться Богу нельзя. Апостол Павел говорил: «Что ты споришь с Богом? Кто ты?» Из той же глины сотворен человек. Один для почетного потребления, другой – для низкого. И Господь имеет полную власть. Как написано в Евангелии: «Кто возвышает себя, унижен будет». Если человек чем-то гордится – это не принесет никакой пользы человеку самому, все пойдет насмарку.
– Ну да. И это понятно. Я тут о другом, о том, что фараон-то не виноват ни в чем. Он выполнял волю Божью. Он хотел выпустить евреев, но получил указание сверху – не выпускать. И за это был наказан – и сам он, и весь его народ.
– А в Евангелии знаете, Игорь, что написано? «Я люблю святость и имею желание делать эту святость, но я не делаю этой святости, хотя и желание имею, не хватает у меня на это сил». А во втором месте сказано: «Я не хочу делать зла, не люблю его, но когда я начинаю жить, я делаю это самое зло. Горе мне, человеку, во мне живет другой закон, во мне живет другой человек, что хотел бы делать добро – не делаю, а что не хотел бы делать зло – я делаю».
— Так виноват ли этот человек? Фараон?
— Ну, я думаю, что вы сами все прекрасно понимаете. Вы же очень образованный.
— Да какой я образованный… Я же при советской власти учился, а тогда науки были еще те – лженауки, я бы сказал… Все, кроме русского, иностранного и физкультуры.
– При советской власти, – а все равно вы Богом тоже благословленный человек. Имеете какие-то божественные дары, какое-то божественное призвание.
– Почему вы так говорите? О моей скромной персоне? Ну, предположим, что есть у меня какие-то дары и какое-то призвание, но если это так, то откуда вы это узнали?
– Ну, откуда я знаю? Настоящий священник, божественный священник, любящий Бога священник – он настоящий психиатр. Он знает человека… Сейчас вот наркомания распространилась. А пристрастие к алкоголю – это тоже вид наркомании. Половая распущенность – тоже наркомания…
– Да… Только сели за стол, только начали разговаривать – а вы увидели мои пороки. Рассказываете про то, какой я был в молодости. Правда, настоящих наркотиков я не пробовал, к счастью. А сейчас мне досаждает гнев. Я злюсь страшно! Бывает. Да, злость. Но, поскольку с возрастом сил становится меньше, и я уже меньше злюсь.
– Злоба – это, понимаете, порок. Злобиться – это значит мучить самого себя. Даже если ты не делаешь людям никакого зла, все равно себя мучишь. Поэтому – зло не побеждай злом. А зло побеждай добром. А когда добром вы побеждаете зло, тогда вы радоваться будете от тех привилегий, которые вам приносят вот эта хорошая ваша дисциплина.
– Ну, что же, попробуем… А что происходит у нас в политике? Вы же радио слушаете, вам люди рассказывают про жизнь. Как вы оцениваете сегодняшнюю русскую политику? Что вы можете о ней сказать? Очень интересно узнать ваше мнение…
– Мне задавали вопрос, когда я был в Кенигсберге (Калининград).
– Тогда еще, после войны?
– Да, давно, тогда там моя мать жила. Как-то еду я оттуда, уже священником был, а в вагоне ехали молодые офицеришки военно-морского флота, с кортиками, кровь с молоком. Всю дорогу они мне не давали отдыхать. Помню, больше всего их волновал вопрос: за что Адам был изгнан из рая, батюшка? А он выгнан был за то, что обанкротился…
– Кто сказал – обанкротился? Они?
– Я сказал. Если вы обанкротитесь на кораблях своих, на которые вы едете по назначению – с вас там тоже могут снять погоны. А когда снимут с вас погоны, тогда отправят вас совхоз и посадят вас на трактор «Беларусь». Такой закон. Так что нужно было и Адаму в этом отношении быть осторожным.
– А какой выбор был у Адама? Если бы он не согрешил, что бы было дальше с нашей жизнью?
– Ну, я не знаю. Этот вопрос никто особенно не задает. Я только знаю одно, что зло приносит зло. Зло начинается со зла. И революция – это не есть выход из положения. Перестрелять всех, а потом думать, что мы строим светлое будущее – это чепуха (он как бы продолжает отвечать на мой вопрос о Святой Руси – ИС).
– Скажите, а откуда вы узнали это?
– Господь помогал мне, конечно.
– Он помогал, но вы сами догадались?
– Я с ним дождался этого.
– Нет, правда, вы догадались сами, додумались?
– Да. Без сомнения. Атеизм борется против религии, и нужно было приспосабливаться к этой борьбе.
– Вот вы говорите, что революция – это плохо. Но почему большинство народа поддержало революцию и 74 года жило с ее «достижениями»? Что ж это было такое? Большинство народа сказало: о, революция – это хорошо, пусть будет! (я продолжаю задавать вопрос, на который он продолжает отвечать уже даже и без моих подсказок. – ИС)
– Не говорил такого народ-то…
– Ну, может, и не говорил, однако же не было после революции серьезного восстания против коммунистов. Ничего такого не было!
– Да потому что диктатуру такую устроили, что восстаний никаких не могло быть! На Красной площади даже нельзя было появиться.
– А кто устроил диктатуру? Русские люди! Православные! Крещеные! Все же были крещеные! Ну, сколько там тех евреев (на которых некоторые сваливают вину за революцию и смуту), Господи – на одного еврея сто русских!
Он начинает говорить, но – о своем:
– Вот кажется, что дух держит тело. Нет! Тело не держит дух. А дух держит тело. И человек умирает тогда, когда дух уходит из этого человека, – хотя он был молодым, сильным, здоровым. Дух вышел – и все!
Может, это мне так издалека отвечает, начинает отвечать на вопрос, но я не понимаю, мне надо скорее и проще.
– Так как же получилось, что русские большинством своим поддержали революцию?
– Я не знаю. Сделали так – ну, наверное, было допущено так Богом. Иначе как еще сказать? Как еще понять?
– Взяли и пошли в Красную армию, православные, пожалуйста.
– Да, я тоже, понимаете, пошел в партизаны…
– Нет, у вас другое: вы пошли бить фашистов. А в Гражданскую люди шли в Красную армию убивать своих. Как это вышло?
– Я думаю, что это трагедия. И эта трагедия… Она не сегодня-завтра отразится на нас с Вами. На всех.
Это мне понятно, сам про это думал. Сказано же, что до третьего колена будет наказание за грехи.
– Вот, о чем я и говорю – безнаказанно это сойти этносу с рук не могло, и вот уже это отразилось. Смотрите, все развалено, как люди живут плохо… Пустые земли стоят.
– Игорек, еще и не то будет, еще и не то люди увидят. Спускаемся все ниже и ниже…
– Да Вы батюшка просто оптимист! Вы говорите, все не так плохо. Вот будет хуже еще. А сейчас еще нормально, хорошо. Это – оптимизм!
— Конечно, я считаю, что нормально. Я всегда благодарю Господа Бога за все то, что есть. Мы, слава Богу, сыты, одеты, обуты. Церкви (он говорит: церквя) открыты, могу я читать Библию, а раньше за Библию уже за решетку сажали.
Часть 3
– Отец Александр! Вот я все не могу остыть. На территории Святой, как вы говорите, Руси в 1981 году моего товарища посадили в тюрьму – за то, что мы под его руководством печатали Евангелие (и прочую христианскую литературу). Нормальная история? Какая-то она не сильно святая получается, страна-то.
-Достоевский, когда писал роман «Бесы» – он писал, конечно, про коммунистическое движение.
— Блестящий роман.
— Да, блестящий. Вот именно. Там сказано: «Будем поедать друг друга, чтобы не было скучно». Достоевский не был бы Достоевским и «Братьев Карамазовых» бы не написал, если бы он не пережил столько, если бы каждый герой не жил в нем. Он через себя каждого героя пропускал, понимаете? И поэтому он стал не только писателем, – он стал пророком.
— Да, книга «Бесы» – это, конечно, пророчество. Не назовешь это по-другому.
— Да. Там, помнишь, учитель умирающий просит читать Евангелие. Ему читают про бесов. И он говорит: «Бесы – то есть это свиньи, в которых вошли бесы – это будущая наша Россия. В русский народ войдут бесы, и он пойдет по пути прогресса, развития, науки, его будут призывать – вперед, вперед, вперед! И перед собой люди не заметят пропасти, и упадут, разобьются, потонут».
— И что – это то, что уже было? Или то, что еще предстоит?
— Я думаю, что это и было, и будет. Да! Это каша уже заварена, да не съедена вся.
— То есть хорошего не ждать нам?
— Хорошего не будет в России…
— Да, да, я сам часто про это думаю. Но, с другой стороны, Россия так хорошо еще никогда не жила, как сейчас! (И некоторые на этом основании говорят – вот видите, какой Путин хороший, это же благодаря ему).
— Лучше – по деньгам, по еде? Но толку не будет, если мы не достигнем истины – той истины, которая Богом будет благословлена. Помню, я приехал как-то в Калининград, уже священником. 62-й или 63-й год. Собрались мои старые знакомые, которые помнили меня по старым временам, и устроили в честь моего приезда, знаете, праздник, как бы. Мне задали вопрос: «Батюшка, а как насчет коммунизма? Мы построим его, этот коммунизм? Что вообще это такое, что мы строим?» Я говорю: «Когда женщина беременная, она уже заранее покупает пустышку для ребеночка. Да. И вот эта пустышка – она и есть коммунизм. И чтобы вы не плакали, эта пустышка положена вам в рот, сосите сколько угодно и получайте удовольствие». Они были очень довольны этим ответом.
Пока о. Александр рассказывал про старца, описанного Федором Михалычем, мне пришел в голову вопрос:
— Скажите, а есть же у Вас духовник? Надо же, положено.
— А вот буду избирать себе духовников, – он кивает на меня.
— Да что же вы так надо мной смеетесь. Издеваетесь просто. Не первый раз уже причем! Я грешен. Сам не знаю, как жить, – куда ж еще учить кого-то.
— Грешен? И духовник бывает грешен.
— Хорошая шутка, насчет меня. Одобряю. Я вижу, Вы владеете словом. И чувством юмора.
— Знаете, я учусь от людей. Хочу их понять. Стараюсь и Вас понять. Ваше прошлое увидеть, и настоящее, и заглянуть в будущее. Да, все это для меня – приоткрытая дверь. Я рад, что вы оказались на моем горизонте.
— На горизонте… Я даже за столом у Вас оказался! Вот щей поел, вкусные, кстати, а теперь торт ем у Вас с чаем.
– Это не случайность. То, что вы пришли сюда. Это не желание одного человека. Это Божье благословение. Да, я считаю, что это воля Божия – побывать вам у меня.
— Хочу вас спросить про то, что беспокоит людей, что обсуждают. Газеты пишут, что Патриарх наш живет богато, квартира у него роскошная, епископы ездят на мерседесах, миллионы там транжирятся. И об этом пишут. Это все для чего – небось, вы скажете, чтобы опорочить, видимо, православие? Что это провокация?
– Я хочу сказать, Игорек, что мы с тобой никогда не увлекались миллионами и миллиардами. Нет! В богатстве я никогда не видел ценности… Лучше поплакать оттого, что люди не понимают этого так, как я понимаю. Миллионы, богатство, дачи, санатории – это все мне не нужно. Мои годы уже большие…
– Вот меня еще такая вещь очень интересует: в чем же таком Вы провинились, что Вас сослали в Псковскую область, в дальнюю деревню?
— В Псковскую область меня послал Господь. Если бы сослали, то ты бы не приехал бы, Игорек, ко мне.
— Ну к Пушкину же приезжали в ссылку в эти края.
— К Пушкину – приезжали. Но в то время…
— Вас все-таки хотели убрать куда подальше.
— Да, хотели убрать.
— Расскажите, в чем же Вы провинились, и как это все было?
— Я очень много писал – и посылал статьи в «Комсомольскую правду» и другие газеты, в журнал «Наука и религия», но – они не публиковали. А ко мне приезжали то и дело какие-то люди – то ли корреспонденты, то ли КГБ-шники и расспрашивали: кто я, откуда… Я с ними разговаривал. Они уезжали от меня друзьями.
– А что вы писали-то?
– Вот я сейчас могу тебе, Игорек, прочитать один текст, сохранилась одна копия, это я посылал в «Сельскую жизнь». Про целебный источник, там больные брали воду – так дали указание уничтожить источник бульдозером. Приехал бульдозер, перекопал там все, а получилось вот что: вместо одного источника стало два.
— Да это прям притча! «Бульдозер и источник». Интересно…
– Так вот, они напечатали статью про этот случай, я ее прочитал и послал им свое письмо. А у меня вот остался черновик: «Уважаемый редактор… я не намерен защищать свойство святости воды из источника, так как необыкновенность воды обнаружилась при анализе научно-исследовательского института. Что может быть плохого или зазорного для больного человека – съездить на источник воды, выпить ее или искупаться в ней? Но зарывать бульдозером такие источники – это сплошной позор и глупость… Внутренние запросы души человека у некоторых так велики, что личный опыт… важнее, нежели вычислительные машины. Я не собираюсь фанатически обожествлять источник, но что Бог создал мир и жизнь, об этом скажет научная гипотеза. Из ничего ничто не происходит. И нет действия без причины. Это аксиома. И как бы ни ушла далеко в своем прогрессивном ходе развития наука, и как бы ни были велики открытия и ссылки на случайные, но удачные сочетания атомов – жизнь и материя во многом остаются неразрешенной. Что такое материя, присущие ей силы? Откуда произошла материя и вошла в русло гармонического своего бытия? Откуда появилась жизнь с прекрасно одаренными превосходствами человека? Откуда появились свойственные нам чувства любви, свободы? Какова цель и назначение вышеизложенного? Через призму кратковременной жизни невозможно ответить на эти вопросы. Да и страшновато. Ибо смерть с собою уносит все – человека, жизнь. И умаляет прогрессивные планы, превращая их не только в призрак красоты, но и мучительного страха. Пусть Бог непостижим и необъясним, но он через Христа принес на землю идею вечности и воскресенья. На пространстве многовековой истории никто умнее не придумал и не сказал, что может взамен мне дать вся, вместе взятая, цивилизованная прогрессивная наука? Чем она может заменить мою веру в вечность и величие Христа? Разве тем – ешь, пей, веселись, бери от жизни то, что тебе нравится… Но этого мне никто не даст. Но если бы дал, то тоска и томление по вечности и жизни не были бы убиты. Вот почему идут и пойдут люди в поисках внутренней свободы и правды своей ошибочной кратковременной жизни может быть через святую воду, потому что они тоскуют по первопричине своего бытия. Они тоскуют, ищут идеал, которого мы называем премудрый Бог. Сотворивший вселенную и как любящий нас искупил через Христа, открыв нам свободный доступ к вечности. По учению диалектики, противоположности сходятся. Да, я тоже верю, что мы сойдемся только у подножия креста Христова. И обретем у него помощь Бога данного, желанную истину. Я не как научный сотрудник, а как путешественник кратковременной жизни, изложил скромные взгляды на вселенную и жизнь. За многие годы зрело во мне мое мировоззрение, через которое я дерзнул высказать по поводу вашей статьи, товарищ А. Логинов, с уважением к Вам служитель церкви Христа А. Михайлов».
— Ну что, сильно.
Я беру в руку вырезку из газеты, там статья «Купите святой водицы», с попыткой обличить религиозные предрассудки. Автор – некто Логинов. На обратной стороне вырезки – речь Брежнева. Давно это было!
– Интересно, и где же у нас товарищ Брежнев? Куда он делся?
— Там где-то есть…
– И, значит, за такие вот ваши сочинения услали вас из-под Москвы – вот сюда.
– Да. Служил я раньше в Ярославской области, в Ростовском районе, недалеко от мест Сергия Радонежского. В Москву ездил, бывал у знакомых. Люди собирались, я выступал перед ними. Много пришлось говорить. Думаю, в некоторых местах записаны все мои речи. Они через компьютер пропущены.
— Да, я видел проповеди некоторые Ваши в интернете. Но, наверное, не все.
— Нет, не все, конечно. Наверное, не пришло время для всех. Да и достаточно того, что есть, и то хорошо. Ведь труд мой во славу Божию, да! Сделать человека новым, прекрасным, честным, порядочным – вот моя цель. Чтобы он знал Бога! И знал Бога, и любил его. В своих проповедях я иногда рассказываю и про свою жизнь. Когда я демобилизовался, в 1950 году, то поселился деревне. Автобусы тогда не ходили в тех местах. И приходилось мне идти пешком 45 км до церкви, чтоб помолиться. Приду, бывало – а церковь пустая. Я начинал хандрить из-за этого. Менялась, понимаете, вся психологическая картина душевного состояния моего. Но я говорил: «Господи, я это делаю потому, что хочу любить тебя! И ты, Господи, дай мне любви, сколько ты можешь дать, сколько может вместить моя душа. Дай мне этой любви. А когда я твоей буду любить тебя, я буду любить и людей твоей любовью. Да, я буду жить во славу твою! Вот. Спаситель говорил, что хорошее дерево приносит хорошие плоды. Плохое дерево приносит плохие плоды. Человека Христос сравнил с деревом. Так что вот…
— Хорошо. Но для чего же еще нужна Всевышнему слава через Вас, если он и так владеет всем миром? Добавит это ему что-то? Насколько это ему нужно?
— Эта слава, с одной стороны, спасение мое – так открывается передо мной вечность, открывается новая жизнь передо мною. А славы этой хватит всем. Вот в Евангелии написано про человека, который был восхИщен до третьего неба и слышал неизреченные глаголы, которых невозможно человеку пересказать. Так мне говорили – батюшка, как так, до третьего неба? Да, я говорю, там может быть и седьмое есть небо. Мы ничего не знаем об этом.
— Что это значит? Почему – невозможно?
— Потому что это красота невместимая. Как Моисей говорил: «Господи, покажи мне лице твое!» А Господь сказал: «Невозможно человеку видеть лице мое и оставаться в живых. Благодать моя пройдет около тебя». И была эта благодать. И Моисей затрепетал от благоговейного, высшего страха какого-то. Не боязни уже, а любви.
— А часто ли Вам доводиться испытать вот то, что Вы называете благодать?
— Конечно.
— Каждый день?
— Да, это моя духовная пища. Без этой благодати вся ценность, которая окружает меня и ценность, которая находится при мне, она – ничто.
— Опишите это для людей, которые не понимают это. Как описать, что такое благодать?
— Благодать… Много спрашивали про это и Серафима Саровского, и других людей.
– Теперь вот, видите, и вас спрашивают.
— Благодать – это вещь необыкновенная. Это сила благодатная, от Бога нисходящая к человеку. Человек, он не достоин, не в силах, может быть, понять эту благодать. Но она не может по просьбе человека исходить. Вот как получилось с Моисеем, – он чуть бы не потерял свою жизнь.
-То есть благодать – это сила, чувство силы?
— Конечно! Все в силе находится…
– Отец Александр! Вот я все не могу остыть. На территории Святой, как вы говорите, Руси в 1981 году моего товарища посадили в тюрьму – за то, что мы под его руководством печатали Евангелие (и прочую христианскую литературу). Нормальная история? Какая-то она не сильно святая получается, страна-то.
-Достоевский, когда писал роман «Бесы» – он писал, конечно, про коммунистическое движение.
— Блестящий роман.
— Да, блестящий. Вот именно. Там сказано: «Будем поедать друг друга, чтобы не было скучно». Достоевский не был бы Достоевским и «Братьев Карамазовых» бы не написал, если бы он не пережил столько, если бы каждый герой не жил в нем. Он через себя каждого героя пропускал, понимаете? И поэтому он стал не только писателем, – он стал пророком.
— Да, книга «Бесы» – это, конечно, пророчество. Не назовешь это по-другому.
— Да. Там, помнишь, учитель умирающий просит читать Евангелие. Ему читают про бесов. И он говорит: «Бесы – то есть это свиньи, в которых вошли бесы – это будущая наша Россия. В русский народ войдут бесы, и он пойдет по пути прогресса, развития, науки, его будут призывать – вперед, вперед, вперед! И перед собой люди не заметят пропасти, и упадут, разобьются, потонут».
— И что – это то, что уже было? Или то, что еще предстоит?
— Я думаю, что это и было, и будет. Да! Это каша уже заварена, да не съедена вся.
— То есть хорошего не ждать нам?
— Хорошего не будет в России…
— Да, да, я сам часто про это думаю. Но, с другой стороны, Россия так хорошо еще никогда не жила, как сейчас! (И некоторые на этом основании говорят – вот видите, какой Путин хороший, это же благодаря ему).
— Лучше – по деньгам, по еде? Но толку не будет, если мы не достигнем истины – той истины, которая Богом будет благословлена. Помню, я приехал как-то в Калининград, уже священником. 62-й или 63-й год. Собрались мои старые знакомые, которые помнили меня по старым временам, и устроили в честь моего приезда, знаете, праздник, как бы. Мне задали вопрос: «Батюшка, а как насчет коммунизма? Мы построим его, этот коммунизм? Что вообще это такое, что мы строим?» Я говорю: «Когда женщина беременная, она уже заранее покупает пустышку для ребеночка. Да. И вот эта пустышка – она и есть коммунизм. И чтобы вы не плакали, эта пустышка положена вам в рот, сосите сколько угодно и получайте удовольствие». Они были очень довольны этим ответом.
Пока о. Александр рассказывал про старца, описанного Федором Михалычем, мне пришел в голову вопрос:
— Скажите, а есть же у Вас духовник? Надо же, положено.
— А вот буду избирать себе духовников, – он кивает на меня.
— Да что же вы так надо мной смеетесь. Издеваетесь просто. Не первый раз уже причем! Я грешен. Сам не знаю, как жить, – куда ж еще учить кого-то.
— Грешен? И духовник бывает грешен.
— Хорошая шутка, насчет меня. Одобряю. Я вижу, Вы владеете словом. И чувством юмора.
— Знаете, я учусь от людей. Хочу их понять. Стараюсь и Вас понять. Ваше прошлое увидеть, и настоящее, и заглянуть в будущее. Да, все это для меня – приоткрытая дверь. Я рад, что вы оказались на моем горизонте.
— На горизонте… Я даже за столом у Вас оказался! Вот щей поел, вкусные, кстати, а теперь торт ем у Вас с чаем.
– Это не случайность. То, что вы пришли сюда. Это не желание одного человека. Это Божье благословение. Да, я считаю, что это воля Божия – побывать вам у меня.
— Хочу вас спросить про то, что беспокоит людей, что обсуждают. Газеты пишут, что Патриарх наш живет богато, квартира у него роскошная, епископы ездят на мерседесах, миллионы там транжирятся. И об этом пишут. Это все для чего – небось, вы скажете, чтобы опорочить, видимо, православие? Что это провокация?
– Я хочу сказать, Игорек, что мы с тобой никогда не увлекались миллионами и миллиардами. Нет! В богатстве я никогда не видел ценности… Лучше поплакать оттого, что люди не понимают этого так, как я понимаю. Миллионы, богатство, дачи, санатории – это все мне не нужно. Мои годы уже большие…
– Вот меня еще такая вещь очень интересует: в чем же таком Вы провинились, что Вас сослали в Псковскую область, в дальнюю деревню?
— В Псковскую область меня послал Господь. Если бы сослали, то ты бы не приехал бы, Игорек, ко мне.
— Ну к Пушкину же приезжали в ссылку в эти края.
— К Пушкину – приезжали. Но в то время…
— Вас все-таки хотели убрать куда подальше.
— Да, хотели убрать.
— Расскажите, в чем же Вы провинились, и как это все было?
— Я очень много писал – и посылал статьи в «Комсомольскую правду» и другие газеты, в журнал «Наука и религия», но – они не публиковали. А ко мне приезжали то и дело какие-то люди – то ли корреспонденты, то ли КГБ-шники и расспрашивали: кто я, откуда… Я с ними разговаривал. Они уезжали от меня друзьями.
– А что вы писали-то?
– Вот я сейчас могу тебе, Игорек, прочитать один текст, сохранилась одна копия, это я посылал в «Сельскую жизнь». Про целебный источник, там больные брали воду – так дали указание уничтожить источник бульдозером. Приехал бульдозер, перекопал там все, а получилось вот что: вместо одного источника стало два.
— Да это прям притча! «Бульдозер и источник». Интересно…
– Так вот, они напечатали статью про этот случай, я ее прочитал и послал им свое письмо. А у меня вот остался черновик: «Уважаемый редактор… я не намерен защищать свойство святости воды из источника, так как необыкновенность воды обнаружилась при анализе научно-исследовательского института. Что может быть плохого или зазорного для больного человека – съездить на источник воды, выпить ее или искупаться в ней? Но зарывать бульдозером такие источники – это сплошной позор и глупость… Внутренние запросы души человека у некоторых так велики, что личный опыт… важнее, нежели вычислительные машины. Я не собираюсь фанатически обожествлять источник, но что Бог создал мир и жизнь, об этом скажет научная гипотеза. Из ничего ничто не происходит. И нет действия без причины. Это аксиома. И как бы ни ушла далеко в своем прогрессивном ходе развития наука, и как бы ни были велики открытия и ссылки на случайные, но удачные сочетания атомов – жизнь и материя во многом остаются неразрешенной. Что такое материя, присущие ей силы? Откуда произошла материя и вошла в русло гармонического своего бытия? Откуда появилась жизнь с прекрасно одаренными превосходствами человека? Откуда появились свойственные нам чувства любви, свободы? Какова цель и назначение вышеизложенного? Через призму кратковременной жизни невозможно ответить на эти вопросы. Да и страшновато. Ибо смерть с собою уносит все – человека, жизнь. И умаляет прогрессивные планы, превращая их не только в призрак красоты, но и мучительного страха. Пусть Бог непостижим и необъясним, но он через Христа принес на землю идею вечности и воскресенья. На пространстве многовековой истории никто умнее не придумал и не сказал, что может взамен мне дать вся, вместе взятая, цивилизованная прогрессивная наука? Чем она может заменить мою веру в вечность и величие Христа? Разве тем – ешь, пей, веселись, бери от жизни то, что тебе нравится… Но этого мне никто не даст. Но если бы дал, то тоска и томление по вечности и жизни не были бы убиты. Вот почему идут и пойдут люди в поисках внутренней свободы и правды своей ошибочной кратковременной жизни может быть через святую воду, потому что они тоскуют по первопричине своего бытия. Они тоскуют, ищут идеал, которого мы называем премудрый Бог. Сотворивший вселенную и как любящий нас искупил через Христа, открыв нам свободный доступ к вечности. По учению диалектики, противоположности сходятся. Да, я тоже верю, что мы сойдемся только у подножия креста Христова. И обретем у него помощь Бога данного, желанную истину. Я не как научный сотрудник, а как путешественник кратковременной жизни, изложил скромные взгляды на вселенную и жизнь. За многие годы зрело во мне мое мировоззрение, через которое я дерзнул высказать по поводу вашей статьи, товарищ А. Логинов, с уважением к Вам служитель церкви Христа А. Михайлов».
— Ну что, сильно.
Я беру в руку вырезку из газеты, там статья «Купите святой водицы», с попыткой обличить религиозные предрассудки. Автор – некто Логинов. На обратной стороне вырезки – речь Брежнева. Давно это было!
– Интересно, и где же у нас товарищ Брежнев? Куда он делся?
— Там где-то есть…
– И, значит, за такие вот ваши сочинения услали вас из-под Москвы – вот сюда.
– Да. Служил я раньше в Ярославской области, в Ростовском районе, недалеко от мест Сергия Радонежского. В Москву ездил, бывал у знакомых. Люди собирались, я выступал перед ними. Много пришлось говорить. Думаю, в некоторых местах записаны все мои речи. Они через компьютер пропущены.
— Да, я видел проповеди некоторые Ваши в интернете. Но, наверное, не все.
— Нет, не все, конечно. Наверное, не пришло время для всех. Да и достаточно того, что есть, и то хорошо. Ведь труд мой во славу Божию, да! Сделать человека новым, прекрасным, честным, порядочным – вот моя цель. Чтобы он знал Бога! И знал Бога, и любил его. В своих проповедях я иногда рассказываю и про свою жизнь. Когда я демобилизовался, в 1950 году, то поселился деревне. Автобусы тогда не ходили в тех местах. И приходилось мне идти пешком 45 км до церкви, чтоб помолиться. Приду, бывало – а церковь пустая. Я начинал хандрить из-за этого. Менялась, понимаете, вся психологическая картина душевного состояния моего. Но я говорил: «Господи, я это делаю потому, что хочу любить тебя! И ты, Господи, дай мне любви, сколько ты можешь дать, сколько может вместить моя душа. Дай мне этой любви. А когда я твоей буду любить тебя, я буду любить и людей твоей любовью. Да, я буду жить во славу твою! Вот. Спаситель говорил, что хорошее дерево приносит хорошие плоды. Плохое дерево приносит плохие плоды. Человека Христос сравнил с деревом. Так что вот…
— Хорошо. Но для чего же еще нужна Всевышнему слава через Вас, если он и так владеет всем миром? Добавит это ему что-то? Насколько это ему нужно?
— Эта слава, с одной стороны, спасение мое – так открывается передо мной вечность, открывается новая жизнь передо мною. А славы этой хватит всем. Вот в Евангелии написано про человека, который был восхИщен до третьего неба и слышал неизреченные глаголы, которых невозможно человеку пересказать. Так мне говорили – батюшка, как так, до третьего неба? Да, я говорю, там может быть и седьмое есть небо. Мы ничего не знаем об этом.
— Что это значит? Почему – невозможно?
— Потому что это красота невместимая. Как Моисей говорил: «Господи, покажи мне лице твое!» А Господь сказал: «Невозможно человеку видеть лице мое и оставаться в живых. Благодать моя пройдет около тебя». И была эта благодать. И Моисей затрепетал от благоговейного, высшего страха какого-то. Не боязни уже, а любви.
— А часто ли Вам доводиться испытать вот то, что Вы называете благодать?
— Конечно.
— Каждый день?
— Да, это моя духовная пища. Без этой благодати вся ценность, которая окружает меня и ценность, которая находится при мне, она – ничто.
— Опишите это для людей, которые не понимают это. Как описать, что такое благодать?
— Благодать… Много спрашивали про это и Серафима Саровского, и других людей.
– Теперь вот, видите, и вас спрашивают.
— Благодать – это вещь необыкновенная. Это сила благодатная, от Бога нисходящая к человеку. Человек, он не достоин, не в силах, может быть, понять эту благодать. Но она не может по просьбе человека исходить. Вот как получилось с Моисеем, – он чуть бы не потерял свою жизнь.
-То есть благодать – это сила, чувство силы?
— Конечно! Все в силе находится…
Часть 3
– Отец Александр! Вот я все не могу остыть. На территории Святой, как вы говорите, Руси в 1981 году моего товарища посадили в тюрьму – за то, что мы под его руководством печатали Евангелие (и прочую христианскую литературу). Нормальная история? Какая-то она не сильно святая получается, страна-то.
-Достоевский, когда писал роман «Бесы» – он писал, конечно, про коммунистическое движение.
— Блестящий роман.
— Да, блестящий. Вот именно. Там сказано: «Будем поедать друг друга, чтобы не было скучно». Достоевский не был бы Достоевским и «Братьев Карамазовых» бы не написал, если бы он не пережил столько, если бы каждый герой не жил в нем. Он через себя каждого героя пропускал, понимаете? И поэтому он стал не только писателем, – он стал пророком.
— Да, книга «Бесы» – это, конечно, пророчество. Не назовешь это по-другому.
— Да. Там, помнишь, учитель умирающий просит читать Евангелие. Ему читают про бесов. И он говорит: «Бесы – то есть это свиньи, в которых вошли бесы – это будущая наша Россия. В русский народ войдут бесы, и он пойдет по пути прогресса, развития, науки, его будут призывать – вперед, вперед, вперед! И перед собой люди не заметят пропасти, и упадут, разобьются, потонут».
— И что – это то, что уже было? Или то, что еще предстоит?
— Я думаю, что это и было, и будет. Да! Это каша уже заварена, да не съедена вся.
— То есть хорошего не ждать нам?
— Хорошего не будет в России…
— Да, да, я сам часто про это думаю. Но, с другой стороны, Россия так хорошо еще никогда не жила, как сейчас! (И некоторые на этом основании говорят – вот видите, какой Путин хороший, это же благодаря ему).
— Лучше – по деньгам, по еде? Но толку не будет, если мы не достигнем истины – той истины, которая Богом будет благословлена. Помню, я приехал как-то в Калининград, уже священником. 62-й или 63-й год. Собрались мои старые знакомые, которые помнили меня по старым временам, и устроили в честь моего приезда, знаете, праздник, как бы. Мне задали вопрос: «Батюшка, а как насчет коммунизма? Мы построим его, этот коммунизм? Что вообще это такое, что мы строим?» Я говорю: «Когда женщина беременная, она уже заранее покупает пустышку для ребеночка. Да. И вот эта пустышка – она и есть коммунизм. И чтобы вы не плакали, эта пустышка положена вам в рот, сосите сколько угодно и получайте удовольствие». Они были очень довольны этим ответом.
Пока о. Александр рассказывал про старца, описанного Федором Михалычем, мне пришел в голову вопрос:
— Скажите, а есть же у Вас духовник? Надо же, положено.
— А вот буду избирать себе духовников, – он кивает на меня.
— Да что же вы так надо мной смеетесь. Издеваетесь просто. Не первый раз уже причем! Я грешен. Сам не знаю, как жить, – куда ж еще учить кого-то.
— Грешен? И духовник бывает грешен.
— Хорошая шутка, насчет меня. Одобряю. Я вижу, Вы владеете словом. И чувством юмора.
— Знаете, я учусь от людей. Хочу их понять. Стараюсь и Вас понять. Ваше прошлое увидеть, и настоящее, и заглянуть в будущее. Да, все это для меня – приоткрытая дверь. Я рад, что вы оказались на моем горизонте.
— На горизонте… Я даже за столом у Вас оказался! Вот щей поел, вкусные, кстати, а теперь торт ем у Вас с чаем.
– Это не случайность. То, что вы пришли сюда. Это не желание одного человека. Это Божье благословение. Да, я считаю, что это воля Божия – побывать вам у меня.
— Хочу вас спросить про то, что беспокоит людей, что обсуждают. Газеты пишут, что Патриарх наш живет богато, квартира у него роскошная, епископы ездят на мерседесах, миллионы там транжирятся. И об этом пишут. Это все для чего – небось, вы скажете, чтобы опорочить, видимо, православие? Что это провокация?
– Я хочу сказать, Игорек, что мы с тобой никогда не увлекались миллионами и миллиардами. Нет! В богатстве я никогда не видел ценности… Лучше поплакать оттого, что люди не понимают этого так, как я понимаю. Миллионы, богатство, дачи, санатории – это все мне не нужно. Мои годы уже большие…
– Вот меня еще такая вещь очень интересует: в чем же таком Вы провинились, что Вас сослали в Псковскую область, в дальнюю деревню?
— В Псковскую область меня послал Господь. Если бы сослали, то ты бы не приехал бы, Игорек, ко мне.
— Ну к Пушкину же приезжали в ссылку в эти края.
— К Пушкину – приезжали. Но в то время…
— Вас все-таки хотели убрать куда подальше.
— Да, хотели убрать.
— Расскажите, в чем же Вы провинились, и как это все было?
— Я очень много писал – и посылал статьи в «Комсомольскую правду» и другие газеты, в журнал «Наука и религия», но – они не публиковали. А ко мне приезжали то и дело какие-то люди – то ли корреспонденты, то ли КГБ-шники и расспрашивали: кто я, откуда… Я с ними разговаривал. Они уезжали от меня друзьями.
– А что вы писали-то?
– Вот я сейчас могу тебе, Игорек, прочитать один текст, сохранилась одна копия, это я посылал в «Сельскую жизнь». Про целебный источник, там больные брали воду – так дали указание уничтожить источник бульдозером. Приехал бульдозер, перекопал там все, а получилось вот что: вместо одного источника стало два.
— Да это прям притча! «Бульдозер и источник». Интересно…
– Так вот, они напечатали статью про этот случай, я ее прочитал и послал им свое письмо. А у меня вот остался черновик: «Уважаемый редактор… я не намерен защищать свойство святости воды из источника, так как необыкновенность воды обнаружилась при анализе научно-исследовательского института. Что может быть плохого или зазорного для больного человека – съездить на источник воды, выпить ее или искупаться в ней? Но зарывать бульдозером такие источники – это сплошной позор и глупость… Внутренние запросы души человека у некоторых так велики, что личный опыт… важнее, нежели вычислительные машины. Я не собираюсь фанатически обожествлять источник, но что Бог создал мир и жизнь, об этом скажет научная гипотеза. Из ничего ничто не происходит. И нет действия без причины. Это аксиома. И как бы ни ушла далеко в своем прогрессивном ходе развития наука, и как бы ни были велики открытия и ссылки на случайные, но удачные сочетания атомов – жизнь и материя во многом остаются неразрешенной. Что такое материя, присущие ей силы? Откуда произошла материя и вошла в русло гармонического своего бытия? Откуда появилась жизнь с прекрасно одаренными превосходствами человека? Откуда появились свойственные нам чувства любви, свободы? Какова цель и назначение вышеизложенного? Через призму кратковременной жизни невозможно ответить на эти вопросы. Да и страшновато. Ибо смерть с собою уносит все – человека, жизнь. И умаляет прогрессивные планы, превращая их не только в призрак красоты, но и мучительного страха. Пусть Бог непостижим и необъясним, но он через Христа принес на землю идею вечности и воскресенья. На пространстве многовековой истории никто умнее не придумал и не сказал, что может взамен мне дать вся, вместе взятая, цивилизованная прогрессивная наука? Чем она может заменить мою веру в вечность и величие Христа? Разве тем – ешь, пей, веселись, бери от жизни то, что тебе нравится… Но этого мне никто не даст. Но если бы дал, то тоска и томление по вечности и жизни не были бы убиты. Вот почему идут и пойдут люди в поисках внутренней свободы и правды своей ошибочной кратковременной жизни может быть через святую воду, потому что они тоскуют по первопричине своего бытия. Они тоскуют, ищут идеал, которого мы называем премудрый Бог. Сотворивший вселенную и как любящий нас искупил через Христа, открыв нам свободный доступ к вечности. По учению диалектики, противоположности сходятся. Да, я тоже верю, что мы сойдемся только у подножия креста Христова. И обретем у него помощь Бога данного, желанную истину. Я не как научный сотрудник, а как путешественник кратковременной жизни, изложил скромные взгляды на вселенную и жизнь. За многие годы зрело во мне мое мировоззрение, через которое я дерзнул высказать по поводу вашей статьи, товарищ А. Логинов, с уважением к Вам служитель церкви Христа А. Михайлов».
— Ну что, сильно.
Я беру в руку вырезку из газеты, там статья «Купите святой водицы», с попыткой обличить религиозные предрассудки. Автор – некто Логинов. На обратной стороне вырезки – речь Брежнева. Давно это было!
– Интересно, и где же у нас товарищ Брежнев? Куда он делся?
— Там где-то есть…
– И, значит, за такие вот ваши сочинения услали вас из-под Москвы – вот сюда.
– Да. Служил я раньше в Ярославской области, в Ростовском районе, недалеко от мест Сергия Радонежского. В Москву ездил, бывал у знакомых. Люди собирались, я выступал перед ними. Много пришлось говорить. Думаю, в некоторых местах записаны все мои речи. Они через компьютер пропущены.
— Да, я видел проповеди некоторые Ваши в интернете. Но, наверное, не все.
— Нет, не все, конечно. Наверное, не пришло время для всех. Да и достаточно того, что есть, и то хорошо. Ведь труд мой во славу Божию, да! Сделать человека новым, прекрасным, честным, порядочным – вот моя цель. Чтобы он знал Бога! И знал Бога, и любил его. В своих проповедях я иногда рассказываю и про свою жизнь. Когда я демобилизовался, в 1950 году, то поселился деревне. Автобусы тогда не ходили в тех местах. И приходилось мне идти пешком 45 км до церкви, чтоб помолиться. Приду, бывало – а церковь пустая. Я начинал хандрить из-за этого. Менялась, понимаете, вся психологическая картина душевного состояния моего. Но я говорил: «Господи, я это делаю потому, что хочу любить тебя! И ты, Господи, дай мне любви, сколько ты можешь дать, сколько может вместить моя душа. Дай мне этой любви. А когда я твоей буду любить тебя, я буду любить и людей твоей любовью. Да, я буду жить во славу твою! Вот. Спаситель говорил, что хорошее дерево приносит хорошие плоды. Плохое дерево приносит плохие плоды. Человека Христос сравнил с деревом. Так что вот…
— Хорошо. Но для чего же еще нужна Всевышнему слава через Вас, если он и так владеет всем миром? Добавит это ему что-то? Насколько это ему нужно?
— Эта слава, с одной стороны, спасение мое – так открывается передо мной вечность, открывается новая жизнь передо мною. А славы этой хватит всем. Вот в Евангелии написано про человека, который был восхИщен до третьего неба и слышал неизреченные глаголы, которых невозможно человеку пересказать. Так мне говорили – батюшка, как так, до третьего неба? Да, я говорю, там может быть и седьмое есть небо. Мы ничего не знаем об этом.
— Что это значит? Почему – невозможно?
— Потому что это красота невместимая. Как Моисей говорил: «Господи, покажи мне лице твое!» А Господь сказал: «Невозможно человеку видеть лице мое и оставаться в живых. Благодать моя пройдет около тебя». И была эта благодать. И Моисей затрепетал от благоговейного, высшего страха какого-то. Не боязни уже, а любви.
— А часто ли Вам доводиться испытать вот то, что Вы называете благодать?
— Конечно.
— Каждый день?
— Да, это моя духовная пища. Без этой благодати вся ценность, которая окружает меня и ценность, которая находится при мне, она – ничто.
— Опишите это для людей, которые не понимают это. Как описать, что такое благодать?
— Благодать… Много спрашивали про это и Серафима Саровского, и других людей.
– Теперь вот, видите, и вас спрашивают.
— Благодать – это вещь необыкновенная. Это сила благодатная, от Бога нисходящая к человеку. Человек, он не достоин, не в силах, может быть, понять эту благодать. Но она не может по просьбе человека исходить. Вот как получилось с Моисеем, – он чуть бы не потерял свою жизнь.
-То есть благодать – это сила, чувство силы?
— Конечно! Все в силе находится…
Часть 4
Наверное, пора уже хоть коротко объяснить, – а кто такой автор этого текста, и чего это его унесло в клерикальную тематику? Я писал про самых разных людей, от президентов до серийных убийц, всюду жизнь (и смерть). Писал и про священников; у меня среди них есть товарищи, иногда выпиваю с ними и беседую за жизнь. Это забавно – наблюдать за христианофобией, которая вошла в моду даже среди продвинутых людей, иные от церковной темы отскакивают как черт от ладана. Ну, куда это годится? Сам я вырос в советской семье, дед и отец были партийные. Крестился, когда уж мне было за 40. По простой причине: однажды поймал себя на ощущении, что Бог непременно есть – и на жалости к атеистам («как же, наверно, им тяжело и страшно жить!»). Но у меня это все, так сказать, без фанатизма. Тут надо, наверное, упомянуть про то, что в начале 80-х я, в то время вполне атеист, попал в «плохую» компанию, которая печатала Евангелие и другие книжки. Пошел я на это ради денег, но была и крепкая отмазка: я нес культуру в массы! Мне казалась, да и сейчас кажется, очень простой и убедительной мысль о том что жить в России, которая тыщу лет связана с христианством, и не читать Евангелия – ну это совсем уж непростительно. А где ж взять книжку-то? – спрашивали меня. Так вот же она, я ее и печатаю! Видимо, та работа, о которой я вспоминаю с удовольствием, на меня как-то подействовала, – как влияет на человека всякая работа.
Итак, новая беседа с отцом Александром. Он вспомнил про старинного русского поэта:
– Державин, учитель Пушкина, говорил что-то вроде: можно найти человека настолько образованного, что он способен был бы счесть пески морей и океанов, измерить вселенную, но, что касается Бога, то ему числа и меры нет. И еще он про Бога так говорил: раз есть я, значит, есть и ты… Я часто в своих проповедях говорил про то, что, когда я служил в Верхнем Мосту (название деревни в Псковской области — авт.), то часто я смотрел с огорода, как диск солнца поднимается над горизонтом. До чего он прекрасен! Я смотрел и думал: собрать бы сюда всех профессоров, доцентов, академиков, всех ученых людей, которыми Россия очень богата – и спросить у них: «Вот не было Солнца, и вдруг оно стало – как так, почему? Ну, какое объяснение вы дадите?» Из ничего ничто происходит, нет действия без причины, это аксиома, то есть истина, которая не требует доказательств. А отвечая на твой вопрос – что такое благодать: это сила, которая не принадлежит человеку. Вот когда ты будешь святым человеком, тогда будет жить благодать и у тебя.
— Я признаться никогда не планировал стать святым. Если б даже предложили, я б отказался – это слишком большая ответственность.
— И все-таки – может, и будешь! Каждый человек имеет в себе необыкновенную жажду правдивости, святости. Мы все тоскуем, мы чувствуем в душе, что мы не на родине живем. Эта наша земля – не родина. Это временное наше пребывание.
Я гоню от себя модную белоленточную мысль о том что таки да, пора валить, и не ухожу от линии нашей беседы, ведь понятно, о чем речь, о какой родине, о какой конечной станции речь:
— «У христианина нет родины», – кто это сказал? Кто-то из ваших? – спрашиваю.
— Я не помню. Но родина наша не здесь. А еще вот спрашивают иногда: в чем смысл жизни? Смысл ее – в Иисусе Христе.
— Вот значит где Родина!
— Да. Где наше богатство? В Иисусе Христе. Где премудрость? В Иисусе Христе.
— Однако же у вас есть и недвижимость, – это я про квартиру, которую таки дали, наконец, фронтовику.
— Эта недвижимость вообще ничего не значит, Игоречек. Ничего не значит! Мы говорим о Боге… Бог не есть существо, примыкающее к ряду существ. А он есть существо безграничное, как во времени, так и в пространстве. Для Бога один день – как тысяча лет, и тысяча лет – как один день. Так что он бесконечен и вечен. И нет существа ни над ним, ни наряду с ним.
— И спешить ему некуда, получается. Это мы торопимся и хотим поскорей решить свои проблемы.
— Да. И вы – если не спешите, то благо делаете для себя.
— А может, Он уже пожалел, что создал этот мир? Как Вы думаете?
— Нет. У Господа, в Библии сказано, перечислены все дни, в которые он творил. И после каждого дня он говорил: то, что он сотворил – хорошо.
— Но это в начале так было, пока еще не было ничего плохого в этом мире.
— Плохого наделать можно много, Игорек, и запутаться в плохом. Тогда и начало потеряется. Я молюсь перед Богом и часто говорю: «Господи, если бы не ты, не твоя любовь, не твоя доброта, не твоя милость, я тоже превратился бы в бомжа. Я тоже был бы каким-то отщепенцем, уволокло бы меня куда-то в сторону. А благодаря тебе я люблю тебя, и люблю людей, и благословляю, Господи, людей. И молюсь за людей». И для меня это великий смысл жизни. Вообще я считаю, что без Бога смысла жизни нет.
— Ну, как-то живут же люди без Бога, некоторые так даже и хорошо.
— Вообще, жаловаться на эту жизнь нельзя. Собаки живут, и крысы живут, и комары тоже живут…
— Давно хотел спросить – вот есть православие, а есть еще, например, протестанты и католики – как с этим?
— Мы, православные, считаем, что они – сектанты, а с сектантами мы ничего общего не имеем. С ними надо осторожней, не подходить слишком близко к ним. И не разрешать им лезть в нашу жизнь. Что, вы хотите, чтобы у нас, как в Америке или как в Англии – чтобы браки заключали женщины с женщинами? Или мужчины с мужчинами?
— Нет.
— Конечно, нет. Это ясно, это понятно.
Поскольку заговорили о браке, я спрашиваю отца Александра, который овдовел несколько лет назад, о его жизни:
— Вы с матушкой сколько прожили лет?
— 43 года. А священником я пятьдесят восьмой год. От роду же мне 85 лет.
— А где Вы познакомились с ней?
— На родине, в Пскове. Она жила тогда с отцом, а мать ее сгинула в тюрьме. Много очень претерпела. Порядочно она прожила со мной, поддерживала во всем. Я, конечно, уважал ее и старался поддерживать. Но – болезнь, смерть… Я, когда умерла, так просто молился: «Господи, пошли мне кончину, я уже не хочу больше жить. Мне кажется, что я уже нажился. Мне кажется, что я все испытал. И больше мне не нужно продолжать жить». Такое мнение было у меня.
— Это когда вы к такому мнению пришли?
— Когда тяжело бывает в жизни, я говорю, что лучше, Господи, не родиться человеку на свет.
— Можно ли так думать?
— Ну почему же нет? Кто запретит Вам? Запретить-то никто не может.
— Ну, это ваше дело – так думать. А дальше решение это уже не от вас исходит.
— Да, думать-то я думаю. Бывает, думы всякие приходят…
— Какая была самая тяжелая, самая мрачная мысль, которая к Вам пришла? За всю вашу жизнь? «Лучше бы вообще не родиться» – это тяжелая мысль, нерадостная, но, думаю, не самая тяжелая.
— Не знаю, какая была самая тяжелая. Но тяжелые времена были… Бывало, гнали меня, лишали регистрации, и не знаешь, где было жить, негде было приклонить.
— Регистрация какая? Церковная?
— Церковная, да. Ну, она же коммунистическая, документ-то коммунистический, разрешение на служение – оно дается управляющим по делам религий по Псковской области.
— За что именно у вас эту регистрацию отменили?
— За антикоммунистические проповеди. Они запрещали мне проповеди делать. Митрополит Иоанн, который сейчас в упокоении, прислал письмо, что запрещается мне делать проповеди. Я не подчинился. А потом от меня потребовали, чтобы я проповедь в письменном виде прислал в Дом Советов по Псковской области, чтобы они там могли ознакомиться. Письменно – а встречаться вообще не хотели со мной. Считали меня мракобесом и фанатиком. Побаивались меня, как я понимаю. Помню, в 58-м или 59-м году вызвал меня к себе председатель исполкома. Говорит: «А вот поступило на вас заявление о том, что вы на проповедях говорите, что у нас свободы не существует». Я говорю: «Степан Семенович, если бы свобода существовала, вы бы меня не вызвали. А поскольку свободы нет, вот вы меня и вызываете. Вы скомпрометировали уже сами себя». Он меня выслушал, провожает, говорит: «Вы там не связывайте ни с кем!» Я говорю: «Опять будут писать тебе? Опять вызовешь к себе?». Но после этого он меня уже не вызывал… Когда я говорю проповедь, то думаю: «Как же хорошо я говорю, Господи! Как хорошо! Как будто это не я, не я сам говорю!
— Может, это не вы говорите, а некий голос?
— Да. Может быть… Мне доводилось слышать свой голос в записи, мне очень понравились слова, которые я говорю. Я думаю, они полезны и нужны многим людям…
— Да, да, это я понимаю! Со мной тоже такое бывает. Иной раз возьмешь в руки какие-то бумаги, распечатки, в шкафу у себя, начинаешь читать с середины, думаешь, – как написано хорошо, какие умные слова! Листаю дальше – и вижу, что это я сам написал, давно, и забыл. Думаю, надо же, это написал я. Как хорошо-то. Забываешь все, все забываешь, но надо записывать. Вот я и хожу и записываю за вами.
— Я-то теперь не особо интересуюсь такими вещами, хорошо я сказал или нет – потому что уже годы мои большие.
— Никто не знает своих лет.
— Никто. Это мне каждый говорит.
— Может, еще будете 50 лет жить.
— Да, помоги, Господи! Хоть не 50, так 30.
— Ну хоть так. Живите!
— Родственники мои все умерли. В молодом возрасте! Отец умер, когда 53 года было ему, а мне теперь 85 лет. И прошел я такую суровую школу! Голод, холод, видел расстрелы… Неприятности всякие, горе, слезы, – всего этого немало выпало на мою долю…
Часть 5
Кому-то может показаться, что беседы наши с о. Александром идут как-то неровно, что мы ни с того ни с сего перескакиваем с темы на тему, и надо бы главы как-то упорядочить, по-другому нарезать – тут про детство, там про учебу в семинарии, дальше, там, про личную жизнь. Да, по-всякому можно все что угодно кроить и перекраивать. Но я тут привожу слова и мысли отца Александра в том порядке, в каком он их выражал, по ходу наших разговоров. Понятно, что, впервые увидев меня, он не мог же сразу начать говорить о глубоко личном. Хоть он и видит людей насквозь (и такое бывает не только у просветленных священников), но надо ж как-то присмотреться к собеседнику, испытать его, угадать, стоит ли тратить на него время. Которое отец Александр мне уделил не потому, что я такой умный, – было понятно, что я не только для собственного удовольствия и не из праздного любопытства с ним разговариваю, но выступаю в роли медиума, именно отсюда, как известно, термин mass media. Конечно, полно кругом духовной христианской литературы, читай не хочу, – но она чаще всего написана для своих, для внутреннего пользования в кругу воцерковленных. А простые светские люди часто не добираются до тех текстов. Я же автор не клерикальный, а светский, живу на границе этих миров, переходя из одного в другой, и пытаюсь про все это рассказать по простому, непредвзято, я не проповедую, не агитирую и не берусь никого ничему учить. Но, как бы то ни было, церковный мир интересен даже для атеистов, если они любопытны и интересуются устройством мира и жизнью людей. По мне так вообще очень интересны люди, которые всю жизнь читают, думают, вслушиваются в свои внутренние движения, разговаривают с людьми о том, что им кажется самым главным – кем бы они ни были. А что самое главное? Ну, с одной стороны, это разобраться со смыслом жизни и решить для себя, как и для чего следует жить. Разве нет? С другой же стороны – так и вовсе очень простой есть ответ на вопрос о главном. Крестины, венчание, отпевание – эти обряды касаются уж точно главного: жизни и смерти, продолжения рода. И вот представьте теперь себе человека, который 57 лет занимается самым главным в жизни – разве может быть так, чтоб он сам не менялся, не развивался, не становился глубже? Мудрей, наконец?
Церковный мир конечно велик и разнообразен, и всякое бывает с клириками, вон кто-то из них ездит на Мерсе с мигалкой по Москве и тонет в роскоши. Но это точно не про отца Александра, который провел жизнь в глухой провинции, служа простым людям, пытаясь их понять, утешить и что-то им объяснить, помочь им удержаться в рамках тысячелетней русской традиции.
Я раньше узнал вот еще про какую опасность, которой подвергся о. Александр в молодости: его вполне могли расстрелять, без суда и следствия. Он заснул на посту! В военное время, да к тому ж и в партизанском отряде. В тылу врага! Когда кругом фашисты!
– Как же вас угораздило на посту заснуть? Это ж какая ответственность… Люди надеялись на вас.
– Вот если бы ты, Игорек, в возрасте 16-ти лет прошел расстояние 30 километров, а потом тебя поставили бы после такого марш-броска на пост, – ты, конечно, тоже уснул бы, а я тебя поймал бы. И не простил бы…
– Да я так, для порядка просто спросил. Не для того, чтобы попрекнуть задним числом, – а чисто для порядка. Ответственность же должна быть. А так-то я понимаю.
– Тогда ленинградскую блокаду уже прорвали, и уже Красная армия около Старой Руссы была. Уже слышны были разрывы снарядов. Ситуация получше стала, к тому же я все-таки был очень молод – вот меня и пощадили. А потом, когда после мы пришли в Гатчину, а потом в деревню Холм, – там некоторых награждали. Дали и мне медаль «За оборону Ленинграда».
– Про это где-то писали, что это самая дорогая медаль у вас.
– Да, это – самая дорогая медаль. Потому что она была получена, понимаешь, за партизанскую службу…
– Вместо расстрела.
– Да, вместо расстрела.
– А несколько орденов у вас украли, я слышал. Как это было?
– Это было, понимаешь ли, дома. Наш дом был в Псковской области, Островской район. Брат двоюродный украл.
– И что, он их продал? Или что?
— А Бог знает, куда он дел. Он давно в могиле уже лежит. 1929 года рождения он, на два года моложе меня. Я про это уже и забыл, Игорек. А видишь, у тебя какая сильная память, что ты помнишь.
– Серьезный случай. Боевые награды – и украдены. Братом причем.
– А ты откуда про это узнал?
– Из интернета. Нет ничего тайного, что ни стало бы явным, батюшка. Такие дела.
– Ты по натуре, знаешь, понравился мне, если я был партизан, поставил бы тебя командиром полка.
– Да? Спасибо за оказанное доверие. Хотя я по другой части, всегда завидовал солдату Швейку, его армейской службе: у него же сплошные самоволки, пьянки, бабы, драки – широко жил! А Красная (советская) Армия мне представляется унылой и скучной, я в ней месяц пробыл и по ней не скучаю совершенно. Нет, полком бы я долго не прокомандовал…
Шутки шутками, но мы же понимаем, с кем я имею дело. Не раз уже по репликам отца Александра (которые я не все тут привожу, слишком личные пропускаю) я убеждался, что он видит меня насквозь, понимает обо мне что-то, про что никто не мог ему про меня рассказать. В этом нет ничего удивительного, я сам могу кого угодно разоблачить. Все ж таки 40 лет репортерствую, с тех самых 16-ти лет – именно в этом возрасте будущий отец Александр пошел партизанить.
Отец Александр меж тем достает старые фото.
– Вон молодой я, – в шляпе, стою перед семинаристами. Это 53-й год. А вот я – моряк.
— Хорош, хорош!
Этими фото хозяин как бы дает понять, что аудиенция подошла к концу. Мы заканчиваем беседу, пора расходиться: завтра рано вставать и ехать в храм Св. великомученицы Татианы.
Ранним утром Татьянина дня мы поехали в соответственный храм, это в пригороде Пскова.
Батюшек собралось с полдюжины. Они все годились нашему старцу в сыновья по своему молодому возрасту. Встретили его очень тепло. Некстати я подумал, что в нашем цеху стариками часто пренебрегают, журналистские кумиры моей молодости – почти все живы, но как-то их не привечают, и новая руководящая молодежь не очень им помогает, вот еще.
Началась служба.
Храм был полон. Собрались не только старушки, а было довольно много молодых интересных дам и даже девиц. Пришли и десантники, ветераны, мы, кстати, по пути из центра города проехали расположение Псковской десантной дивизии. У ворот там стоит памятник погибшим, в виде купола парашюта.
После службы отец Александр сказал проповедь, некоторые пассажи из которой, особенно про любовь, мне были уже знакомы, батюшка про это говорил в наших беседах. Мне даже стало казаться, что он это повторяет специально для меня, подозревая, что я, как отстающий, не усвоил материала.
После службы, после проповеди братия с семьями и прихожане особо близкие к жизни храма, и мы, московские гости, прошли в местный клуб, где были накрыты столы, – там была праздничная трапеза. Простая, небогатая, вскладчину.
Трапеза получилась домашняя, непринужденная, да и на кой нам гламур-то, – и очень теплая. Батюшки провозглашали «Многая ле-е-е-та!» И пели светские невинные песни про, например, любовь к матери, что, если у кого она пока жива, тот счастлив. Голоса, конечно, у священников роскошные, голосовые связки – это же музыкальный инструмент, концерт вышел отменный.
Я редко попадаю на такие вот незатейливые праздничные застолья в провинции, в бедных приходах. Жаль, что редко – это цепляет и запоминается. Для людей, которые собираются – это страшно важно, это очень сильно радует их, да просто счастье, они и не скрывают этого. Кто хочет знать жизнь простых, что называется, людей в России, тот уж должен как-то найти способ бывать на таких праздниках. И я еще думаю, что тыщу лет уже так живут православные; ладно, сейчас их поменьше, чем когда-то, но традиция эта тянется и живет X веков, и ее можно попробовать на вкус. Тысяча – это много, это трудно понять. Но я думал про то, что за сто-то лет ничего не изменилось в этом ритуале храмового праздника. Та же еда, те же напитки, такие же батюшки в рясах, такие же тихие матушки в платках и длинных юбках, без косметики на лицах, со спокойными незлыми глазами, такие же строгие богомольные старушки, которые подносят горячее пюре и нарезанный крупными ломтями хлеб… Сколько всего случилось, поменялось в России за последние 100 лет, не узнать просто страну! А что-то осталось неизменным, незыблемым. Есть вот живая традиция, нравится это кому-то или не нравится, – в нее можно войти и быть в ней. Это, знаете, такая стабильность – в хорошем смысле этого слова.
Отец Александр решил взять слово:
– Благодарю вас за гостеприимство. Я вспоминал про то, как Христос Спаситель у самарянки просил попить воды, а она говорит: ты, будучи иудеем, просишь у меня воды. А ведь иудеи не сообщаются с самарянами. Христос сказал: если бы ты знала, кто с тобою говорит, то ты сама просила бы у меня воды, и я дал бы воду живую, текущую в жизнь вечную…
Вот ко мне обращаются люди. «Помоги мне, батюшка, вот у меня пара детей, а муж, он ушел к другой и с ней живет». Ну что тут сказать? Ведь драться-то не пойдешь. Ссылаешься, конечно, на Бога… Я давал хорошие советы, которые принесли много пользы. Но я хочу сказать, что слова Христа, который говорил самарянке о живой воде, – они о благодати божьей. Кто стал верующим человеком и почувствовал любовь Христову, и приобрел эту любовь, тот понимает, что он не принадлежит земле, он понимает, что есть нечто стоящее, повыше земных законов. Он тоскует уже о Боге! О Боге тосковать нужно каждому человеку. Искать правду в чужих людях – это легко, а искать правду в себе – это тяжело. Смотришь на сучок в глазе брата твоего, а в твоем глазе бревна не чувствуешь. Лицемер, вынь прежде бревно из твоего глаза, а потом будешь думать, как вынуть сучок из глаза брата твоего. Религия – очень сложное понятие. Пока человек верует внешне, легкомысленно, он думает, что сложности в вере нет никакой. Но как только человек делает шаг к познанию Христа и хочет любить его и как-то исполнить заповеди, – то начинает чувствовать в себе борьбу. В которой не поможет никакая научная идея, никакие умственные философские взгляды. Мы молимся о том, чтоб найти Господа Бога в этой кратковременной жизни. И то, что мы с вами приобретем, и то, что мы с вами найдем в этой жизни, – мы унесем все туда. Наша душа все равно тоскует, будь миллионы у нас, миллиарды, будь потребность большая во всех благах земных, и, даже если мы как-то достигаем их, должны понимать что не в этом цель человеческой жизни. Только слова сына божьего Христа открывают человеку смысл человеческой жизни. Я много времени провожу в молитвах. Бывают минуты, когда думаю, что, если бы не Господь, я тоже бы был бомжом, тоже обанкротился бы, стал бы посмешищем. Но благодаря тебе, Господи, благодаря тому, что я люблю тебя и хочу любить, а ты любишь меня (кто во Христе, говорит апостол Павел, тот – новая тварь, старое все прошло, а теперь все новое) – не я живу, а живет во мне Христос.
Всех вас поздравляю с днем ангела и с праздником!
Выпили. Кто водки, кто кагора, кто пригубил только, а кто обошелся и водой.
После службы и банкета мы едем в Псков, и вечером по приглашению отца Александра идем к нему домой, на уже хорошо известную кухню. Садимся за стол, разговаривать. Отец Александр наливает чаю. Я пью и спрашиваю:
– А вот почему в пост нельзя пить чай?
– Как это?
– А я читал где-то, что чай и кофе нельзя пить в пост. Или это старые правила? Для монастыря?
– Чай и монашки пили, и знаю монашку, она пила кофе постом, с молоком, а молоко-то не коровье, а соевое.
– И водку же еще некоторые в пост пьют. Она же из растений, говорят… Отец Александр, а что чаще всего у вас спрашивают люди? Вот за все эти 57 лет службы – что запомнилось? Чего хотели люди от вас? Небось, интересуются – как жить?
– Сколько этих вопросов! Все не перечислишь.
– Да, но самое главное.
– Ну, например: «Напиться и потом похмелиться – хорошо ли это?» Ха-ха-ха…
– Так и спрашивают?
– Конечно, и ты вот про это хочешь спросить.
– Ну, если вы настаиваете, я могу выпить рюмку. Но сейчас я не очень готов к этому… Лучше чайку, с утра-то. Но если вы на меня наложите такую епитимью, тогда другое дело!
– Вот ведь как вывернулся! Хитрый…
– …Если будет такая епитимья – тогда придется, конечно, выпить.
Я так плавно подвожу к тому, чтоб рюмку махнуть, но отец Александр не откликается на мою уловку и говорит не о водке, а шире, о своем:
– Я вообще в жизни не накладывал ни на кого епитимью.
– Как так? Почему?
– А почему – не знаю. Так вот как-то получалось.
– То есть никаких взысканий не объявляли?
– Нет, никаких. Бывает, требуют батюшки, чтоб сколько-то поклонов кто-то отбил. Я ничего этого не делал. А убеждать – убеждал. Толковал: «Пока ты живешь, ты должен обдумать эту жизнь, она коротка. Жизнь как дар… Она непроста. Зачем епитимья? Возьмись сам за дело, контролируй сам себя и делай из себя сам лучшего человека». Вот.
– Вы ставите передо мной тяжелую задачу.
– А что же, ты приехал для того, чтобы я легкую задачу поставил тебе? Нет, хе-хе…
– А как вы решаете, что человеку нужно делать? Как вы даете советы?
– Я считаю, что мне помогает во всем этом Бог.
– То есть вы даже не размышляете, что ли? Отвечаете сразу, говорите, что приходит на ум?
– Я даже, бывает, другой раз, когда отвечаю, то сам не уверен в правильности своего ответа. То я казал или нет?
– Но, поскольку это не вы даете ответ, а просто озвучиваете то, что вам приходит, – то вы и не несете ответственности за сказанное? Как с этим?
– Нет, ответственности я, конечно, не несу. Но хочется, чтобы были и волки сыты, и овцы целы.
– Это надо тогда им пастуха съесть, волкам. Тогда они будут сыты и ни одна овца при решении вопроса не пострадает.
– Из тебя, Игоречек, хороший пастух будет.
Я, например, когда говорю перед Богом, то бывают моменты, когда я, понимаешь, чувствую внутренний импульс и благодарю Господа: если бы не ты, я тоже был бы в бомжах.
– А вы боитесь стать бомжом?
– А зачем же мне бомжем становиться? Мне хочется стать хорошим человеком.
– Но бомжи – это кто? В том числе и странники, калики перехожие, которые шли с котомкой не кого-нибудь – а Христа ради! (про то, что и сам Христос был, по сути, бомжом, нигде не был прописан, я уж промолчал). Они же, как божьи люди, ушли из мира, нет? Отказались от мирских удовольствий…
– Нет, ясно, понятно, что божьи люди, – но во что бомжи иногда превращаются?
– Я тоже, честно признаться, их не люблю, такие они непривлекательные…
– Их надо любить.
– Я понял, какую задачу вы ставите передо мной: полюбить бомжей. Но, боюсь, пока я не готов ее выполнить. Вот я думаю: может, они просто отчасти юродствуют? Может, они таким своим отвратительным видом хотят натолкнут нас на мысль, что материальный мир не очень интересен, не надо гнаться за матценностями? Прокомментируйте, если можно.
– Ясно, понятно, что у них есть степень юродства, есть! Может, небольшая, но есть. Даже если они не сознают этого. Без этого они не были бы бомжами.
– Они пьяные часто. И дерутся…
– Пьяные, да. Есть возможность выпить, вот и пьют.
– Да, бомжи, может, они действительно решили принять такое страдание на себя. Вот, они специально вызывают к себе нелюбовь, даже ненависть – они же грязные, противные.
– Я не знаю, может, они просто протестуют против мира всего.
– А может, там есть и религиозная составляющая? Может, они хотят думать: «Будем мучиться так, и, в конце концов, спасем душу! Они же помогают людям, те думают: посмотрите, какие они отвратительные, а мы (на их фоне) такие чистые, умные. Люди начинают любить себя и других, ценить то, что у них есть и меньше капризничают и ноют. Может так?
– Конечно, могут быть по мелочи и эти затронуты вопросы. Но, в основном это, понимаете, промысел Божий: раз человек не хочет жить по-хорошему, пусть живет бомжом. Если хорошее не нравится — живи по-плохому. Выпивай, больше ничего (не делай).
— У них там женщины вроде наблюдаются, нет?
— Зачем я буду наблюдать?
— Ну как, интересно же, как они живут. У них все есть! Они выпивают, закусывают, на помойках же столько просроченной еды, даже есть ветчина и икра, и женщины есть. Они там живут как миллионеры, отдыхают, развлекаются, не ходят на работу!
– Эту идею не проповедуй.
– Правильно, батюшка, не буду. Это я с вами просто разговариваю. Закрывая тему бомжей (которую не я первый поднял), скажу, что, похоже, у них есть какая-то концепция. Иначе зачем им зимой сидеть в Москве? Можно поехать на Черное море куда-то, где тепло. Но они сидят тут, где холодно…
Он не комментирует. Ему, кажется, не нравится тема. Ну, я и закругляюсь.
Часть 6
– А можно ли сказать, отец Александр, что вы – старец? Вот при советах была такая мода – люди, далекие от церкви, читали Достоевского и после ездили к старцам. К Ивану Крестьянкину например. Задавали вопросы какие-то свои, важные для них. Так вы старец?
– Я не знаю. Я живу тоже (случайно тут слово «тоже»? К чему оно? – ИС) божественной стихией. Если приходит ко мне добро, я добр, а если у меня добра нет, я прячусь и не хочу видеть человека, и не хочу связываться с ним разговором. Все бывает с человеком, поэтому в человеке живет таинственная сила, которая не поддается философии.
– Вот вы это прямо чувствуете, да?
– Ну а как же. Я люблю на эту тему говорить, я об этом много думал, эта тема, понимаете, ворошила мое сознание, не давала мне покоя. Этой темы я боялся и стыдился… Во мне вырабатывался, вырабатывался определенный характер. Вот Достоевский говорит, что великий человеческий характер рождается в огромных испытаниях. Иначе не бывает. Он сам, Достоевский, если бы не прошел лагеря – не был бы Достоевским. Он не только писатель, уважаемый и любимый, – но он и пророк.
— Да… Но он был довольно близок, все-таки, к религии.
— Ну, отец у него священником был (разве? Впрочем, это не так важно. – ИС). Поэтому, без сомнения, близость к религии должна у него быть. Без сомнения! Если бы не был он близок к религии, он бы не написал роман «Бесы», а там очень пророчески много сказано глубоких мыслей. Он разоблачает там и срывает маску…
— Которую мы все надеваем, чтобы как-то защититься.
— Да. Да.
— Дурачками прикидываемся, конечно.
— Мои слова, которые я говорю тебе, Игорек, они отразятся на твой жизни.
— Ну, почему нет, – говорю я беззаботно, но на самом деле это как-то стрёмно.
— Да. Поедешь домой, начнешь размышлять, обдумывать, переваривать все то, что слышал из сказанного мной. Оно тебе не даст покоя! Вот Наташа (продюсер этого сериала и давняя поклонница отца Александра. – ИС) уже, понимаешь, начинала плакать, слушая меня. А это хороший признак… Давно бы нужно плакать. Легче бы было и давно она была бы одухотворенным, то есть религиозным человеком. А до сего времени она как щепка на волнах, крутило ее…
— Ну, молодая, что с нее взять.
— А ты старик, что ли?
— Всяко постарше ее буду.
— Ты среди ученых людей находишься, Игорек, так что будь осторожен.
— Ну, что – ученые? Много ли толку от учености?
-Нет, толк есть, наверное. Ведь есть очень интересная для меня мысль об Адаме. Когда еще Ева не была сотворена, Адам видел всех зверей, и они к нему с такой лаской подходили, ласкались. Агрессивности никакой не было. Адам, однако же, недоволен был этими зверьми. Он скучал по вечерам. И Господь в сумерки являлся к нему в лице ангела и как-то с ним беседовал. Адам томился, ждал вечернего времени, чтобы услышать Господа. А мне кажется, что и Господу было интересно посмотреть на сотворенного человека, по образу и подобию нашему. Узнать, что и как он понимает, как рассуждает, как отвечает на вопросы и тому подобное. Мне кажется, им обоим было интересно.
— Теперь люди телевизор смотрят по вечерам вместо того, чтоб ждать серьезного гостя и важного с ним разговора…
— Ну, телевизор смотрит тот, кто хочет порхать как бабочка и при этом думать, что он совершает великое дело, покоряет космос, на Марс летает… Пожалуйста, пусть летает, в мыслях, пусть смотрит телевизор. А другие – не хотят. Я не хочу телевизор смотреть, я не смотрю его.
— А раньше смотрели? Как вы узнали, что не надо смотреть?
— Я не смотрел его никогда. В молодости – потому что телевизоров раньше не было почти, это редкость была. Когда стал я религиозным, понял, что надо быть в послушании Господа и укрепляться истиною божьей, слушать его, понимаете, заповеди, жить по заповедям его, – и это выше телевизионных новостей. Вот.
— Ну, да. Но вот вы слушаете приемник, называется «Масон» – смешное название.
— Ну, другой раз слушаю просто новости.
— А какое вы слушаете радио, какая станция?
— «Родина». «Россия», то есть. Там иногда Татьяна говорит, интересно бывает…
— Татьяна? Какая Татьяна?
— Бехтина? Точно не помню.
— А про что она говорит?
— Она политические, понимаете ли, вопросы поднимает. Мне ответить нелегко на все это, да. Но, бывает, просто хочется послушать. Иногда радио притягивает… Бывает, и нехорошее говорят, но все же – слушаешь. Пользы от этого мало, а все же продолжаешь слушать.
— Но телевизор вы смотрели, все-таки, ну, хоть несколько раз?
— Ну, немного смотрел. Да я и сейчас не против. Если бы попал я к тебе в гости, а у тебя там бы был включен телевизор, то, конечно, я сел бы и смотрел, пока ты накрывал бы на стол или пол-литру бы покупал…
— Я давно уже не бегаю за пол-литрой. Я достиг такой степени просветления, что у меня дома спокойно стоит выпивка, – и водка, и коньяк, и виски. Это раньше почему-то сразу выпивалось все, сколько ни купишь. И еще бегали добавлять, ночью у таксистов покупали водку. Теперь не то! Стоит себе водка и стоит… Так что если приедете, уже все готово.
— А еще же курение! Многие хотят бросить курить, знают, что оно не полезно, от него один убыток. Человек не настолько сам себе герой, раз он не может с папироской бороться. Курение, водка, наркомания…
— Деньгам очень многие поклоняются.
Мы поговорили про Золотого тельца и поклонение ему.
– Много людей было уничтожено за поклонение этому тельцу, – говорит отец Александр.
– А чьей же волей они были уничтожены? Кто дал команду, что за силы?
– Команду дает зло, которое живет в людях. У меня закоперщик дядя был, который в революционных потрясениях участвовал, в сельсовете был шишкой. И он накладал (именно так сказано – ИС) налоги на людей, и на церковь, а в случае неуплаты арестовывал, разрушал церкви. Я недолюбливал очень его, не хотел видеть его. Но все же в жизни случилось так, что я с ним встретился. Мы начали по хорошему говорить, как человек с человеком. Он мне жалуется и говорит, что, вот, Александр Иванович, я все же недоволен Богом, – зачем тот открыл людям атом? Для уничтожения людей? Я говорю ему: Федор Андреевич, вот еще атома не было, а ты, сидя в сельсовете – сколько загубил людей? В том числе и наших с тобой родственников! Сколько не вернулось! Сколько сгноил ты людей в лагерях! Атомной бомбы еще не было, а зла было больше, чем в бомбе! Надо понимать, что в атоме зла нет. А в человеке может быть зло! Берегись, следи, чтобы в тебе его не было. Нужно пугаться в жизни. Если не будешь пугаться, не будешь человеком. Да, я пугался всего. И под расстрелом был, и голодный, холодный был. Еще юношей, парнишкой, я все прошел: и огонь, и воду. А пришло время – все утихло, все улеглось.
— Возраст, может? Вот Лев Толстой тоже же под конец жизни говорил: «Надо работать, мяса не есть, с девушками не знакомиться», – и прочее.
— Лев Толстой – это зеркало революции. Если бы не было Льва Толстого, не было той революции, какая произошла у нас. Он предатель. Он Иуда в загробной жизни. Великий ум! Но куда его привел этот ум? Вы еще не все знаете об этом, а мы – знаем. Все знаем!
— Мы про то, что после того как он отошел от церкви, то и многие люди за ним отошли?
— Да. И после еще жалуются, что церковь отлучила его. Он сам себя отлучил от церкви!
— Сам, конечно. Церковь просто это зафиксировала. Приняла его отречение. Он хотел создать свою церковь даже! Как у нас при коммунизме создавали тоже церковь. Венчали в сельсоветах. И крестили там же, в новую их веру, выдавали какую-то эмблему. Как-то это все происходило… Да, дьявол же силен! А мы-то кто? А мы его, понимаете, червяки жалкие.
— Дьявола?
— Да, конечно.
— Почему же дьявола? Зачем нам, зачем так? Я думал, что мы повыше.
— Да, повыше, повыше, когда выпьешь.
— Что вы меня все за пьянство укоряете. Я же стал уже пить меньше. Все меньше и меньше. Это же уже хорошо, правильно? Не сразу бросил, но все-таки…
— Ну, Игорек, процесс происходит и будет происходить. Это не в вашей воле и не в наших законах… И вот что я тебе еще скажу: что-то ты сам похож на Льва Толстого.
Вот! Видит насквозь. Я как раз этой весной снялся в короткометражном фильме в роли именно Льва Николаевича. Говорят, вылитый граф! (Фильм был снят Никитой Головановым по рисункам Андрея Бильжо).
— Это комплимент, или чего?
— Нет. Это призыв. Это подсказка, что он умный человек.
— Льва Толстого, Льва Толстого… Ну, Лев Толстой прожил неплохую жизнь, так ведь? Интересную.
— Мы как раз и не сочувствуем, что он плохой жизнью жил. Мы понимаем, что он граф, он был очень зажиточным человеком, умнейшим человеком, богатейшим человеком, и тому подобное, мы об этом не спорим.
— Но он отказался же от богатства?
— Нет, он не отказался, он запутался, как паук.
— Вы думаете, он в аду находится?
— Да, без сомнения, в аду.
— Какие же там ему муки идут?
— А муки – плач и скрежет зубовный, во веки веков.
Отец Александр еще раз рассказывает про то как ехал в поезде с молодыми офицерами, из Калининграда – когда они спрашивали, за что Адам был изгнан из рая:
— А им рассказывал, а они хохотали, говорили: «Давай, батюшка, выпьем!» И я с ними выпивал там в вагоне.
— Водку?
— Да.
— Вот вы мне говорите: не пей водки! Я водки и не пил. Уже дня два как. А вот вчера у вас я пил коньяк, ну, который вы мне сами и предложили. Вам я не мог отказать. А водки не пью.
— Ну, вы полусвятой человек, – издевается он.
— Что ж вы смеетесь всё надо мной! Вот я когда доживу до ваших лет, тоже буду тихо и благородно сидеть дома…
Часть 7
— Отец Александр! Вот такой вопрос к вам. Есть две концепции. Первая — что Бог создал этот мир и дальше не вмешивается в наши дела, только
наблюдает, живите, мол, как хотите. Вторая, наоборот, предполагает, что он участвует в нашей повседневной жизни. Как-то руководит людьми.
— Бог управляет! Он создал Вселенную. Создал весь мир. Создал человека. По образу и подобию своему! Когда он посмотрел на то, что
сотворил, то сказал: все хорошо.
— Он не знал всего еще. Не знал, куда это всё вырулит. И до чего мы докатимся. Отец Александр не дает себя сбить и продолжает, как будто не слышал меня:
-…поэтому он не отказывается от своего творения. Пока еще сотворенное — под его контролем, он управляет.
Слово «пока» тут, наверное, ключевое. Мобилизующее. Создается некая интрига! Я не знаю, как про это дискутировать и потому помалкиваю. И слушаю. А он говорит:
— И удивляться этому нечего. Философствовать в этом отношении не нужно. Солнце восходит не по философии, не по научным идеям, а по законам, по тем, которые Господь поставил.
— А может, он, да, поставил — а потом решил, что дальше пусть само все движется, и решил уже не вмешивается?
— Почему — не вмешивается?
— То есть, думаете, вмешивается? Это когда посылает цунами какое-нибудь, ураган?
— Да мало ли что… Вот, например, чашка стоит. Она сейчас пустая, а в нее можно налить что угодно. Так обязательно нужно налить! Зачем же ей пустой всегда стоять. Нужно вмешиваться! Вот я написал в статье (вышла в газете «Ныне и присно…>»), что мир подобен прекрасным часам. Если завести эти часы, они идут и показывают часы, сутки, месяцы, годы и т.д. Господь не только создал Вселенную, как изготавливают часы, но и завел ту Вселенную, привел ее в движение. И наша матушка-Земля летит в пространстве… Мы, конечно, не замечаем этого. Я говорил, что надо собрать ученых и с ними посмотреть на восход Солнца, увидеть, как диск понимается над горизонтом, и спросить их: «Неужели вы скажете, что это результат случая, — что вот ничего не было и вдруг Солнце появилось, а как появилось — не знаем?» Это — болтовня…
— Хорошо, отец Александр. Мы вспомнили Толстого. Я хочу просто спросить; его попрекали – «Что ж ты, стал старый и теперь говоришь, что не надо грешить, не надо ходить к девкам. А как был молодой, так сам увлекался женским полом, и пьянствовал, и на войне был, и все на свете прошел. Так дал бы и нам пожить весело и красиво, позволил бы и нам тоже погрешить, а когда будем старые, как ты, немощные, мы тоже заживем безгрешно». Вот эта тема того, что в старости уже легче владеть собой — она очень мощная. Я сам замечаю: меня с каждым годом все сильней тянет к благочестивой жизни. Моральный мой облик становится все краше. Как вы это прокомментируете?
— Это глупое, конечно, утверждение! Само по себе оно не имеет под собой особенно твердой почвы. Да, многие говорят: «Когда вот я буду постарше, тогда, может, смогу понять, что такое — покаяться, я приду в церковь, мясо не буду есть. Буду исповедоваться, причащаться святых тайн и тому подобное». А Господь ничего такого не говорит.
Отец Александр таким манером как бы ответил на мой вопрос, вопрос, кстати, недобрый. Я тут подкинул версию о том, что надо брать задачу по своим силам, а не лезть совершать подвиги. Ну, ответил как захотел. И дальше по своему обыкновению стал говорить не о том, что интересно мне, но про то, что он сам считает важным:
— Надо Бога познать! Какая первая заповедь? Возлюби господа Бога твоего всей душой твоей, всем умом твоим, всем чувством твоим, всем воображением твоим, всем твоим существом. А вторая заповедь — возлюби ближнего своего, как самого себя. Не делай ему то, что себе не желаешь.
Я выслушал, кивая, и дальше задал самый, может, злободневный вопрос про РПЦ:
— Не знаю, следите вы ли вы за спорами об официальной церкви, об иерархах, которые в Москве живут слишком роскошно? Разговор идет о том, что некоторые храмы стали бизнес-центрами, там какая-то торговля идет, и, конечно, оппоненты напоминают нам о том, как Христос изгнал торговцев из храма. А что же теперь в храмах идет торговля? Интересно, что вы про это скажете.
— Правильно, Христос выгнал их, торговцев, Христос их и сейчас выгоняет. Может, и невидимо, но гонит. Торговля — это только одна из тем. А церковь — это святая святых, это нужно понимать и всегда благоговеть. Я не знаю, что тебе сказать… Но, думаю, каждый должен сам по себе эти вопросы разрешать и задавать их сам себе, и думать. И ради блага своего и ради возможного блага других должен находить ответы на эти вопросы. Я только понимаю вот что: «Господи, я с тобой — всё! Я и богач, я и умен, я и мудрец, я всё с тобой. Но чуть ты отходишь от меня, я — пустышка, я ничего не знаю. Я — пустое явление». Вот нужно понимать это всё.
— Ну, это не сложно, такое понять.
— Не понимаешь ты! А когда понимаешь, то не делаешь ничего.
— Нельзя сразу все понять и сделать, надо постепенно. Разве нет?
— Постепенно, да, помоги, Господи, конечно.
— И умирать тоже лучше не в один момент, когда шел-шел человек, и вдруг ему раз! — кирпич на голову, и всё. Лучше когда потихоньку человек умирает, думает, готовится, — разве нет?
Он молчит.
Часть 8
Самое волнительное во всякой религии – это что будет дальше, за чертой, после похорон. Хорошую религию придумали индусы, это да, но у нас свой путь. И вот я спрашиваю отца Александра в лоб:
-Всем ли будет дана загробная жизнь или нет? А то кто-то же не хочет, кто-то говорит: как умру, так пусть все закончится…
-Всем будет дана! Раз человек создан по образу и по подобию Божьему, он бессмертный, и как бы вы ни желали найти смерть и уйти…
-Я не про себя, я про других. Сам-то я не отказываюсь от продолжения.
-Я понимаю, я не про тебя и говорю, я просто ссылаюсь на тебя. Я говорю про другое: человеку уйти от своей жизни, от своего духа — невозможно. Все равно дух свой будет направлен к небу, хотя он, возможно, не так хорош, и дела плохи у него. Но все равно он, понимаешь, должен отвечать за все сделанное. За все хорошее — и за все плохое.
-Некоторые люди думают, что вот они умрут — и все, тема закрыта, все обнуляется и стирается. Но это все равно, что уйти, не заплатив, из ресторана! Такое все же невозможно. Найдут, поймают, встретят, догонят и деньги отберут и еще навешают. Так ведь?
-Люди, которые живут по своим законам и сами придумывают для себя заповеди — чтобы им легче было жить – вот они и проповедуют свои идеи пустые, которые никому не нужны…
Дальше о. Александр рассказывает про знак, который он получил оттуда, про некий сигнал, что ли. Много лет назад, еще до того как принял сан, умерла его любимая девушка. Он рассказал про свой сон:
-Ольга сказала: «Саша, пойдем с нами! А у нас-то тут хорошо!» Это слово настолько, понимаешь, сильное, что пятьдесят восемь лет уже как священником я прошел, а видел сон до священства, — так и до сего времени сила этого сновидения живет во мне. И вот я говорю: маленькое слово услышишь не от этого мира — и оно будет на тебя влиять больше, чем вся философия, что гремит полный год под ушами твоими. Вот!
-Ну, может, вы там с ней увидитесь, в той жизни?
-Я, конечно, не имею цели никакой увидеться. Но, может быть, если будет Господа Бога воля на это, — то неплохо бы встретиться. Конечно, неплохо! Там духовная жизнь будет, и там все будут как ангелы. Ведь вот, например, Серафим Саровский говорит, что чтение Священного писания, то есть Евангелия — это пища, только не простая, а ангельская. Писали его люди с большими дарами божественными… И понимать писание нужно тоже с теми людьми, которые одарены свыше божественными дарами.
-Скажите, а что же будет с магометанами, с протестантами, с неверующими, с буддистами? Они все попадут в ад? Ко Льву Толстому, который там, по вашим сведениям, содержится?
-Не знаю, может быть, будет какое-то различие. Я допускаю, что существует соревнование между нашими религиями.
-Совренование?
-Нет, я этого не утверждаю, а допускаю, что оно существует, соревнование. Я думаю, что Господь и там будет разбирать. Разбирать, кто праведен, кто не праведен.
-Каждого по его вере?
-Да. Каждого по его делам. Все получат и за добро, и за зло.
-Хорошо, хорошо… У вас удивительная жизнь. 60 лет назад — кто мог знать, что она так сложится?
-И 60 лет назад был Бог, который управлял Вселенной, он не покидал ее. И Россию он не оставлял, в каких бы она условиях не находилась. Он записывал все: как страдали, как умирали, как их грабили, как их мучили. Все Господь знает! И воздаст каждому по делам его.
-Вот для чего-то он решил отдать на мучение Россию? На 70 лет?
Он напоминает снова про свой разговор с родным дядей, про зло которое несет и может еще принести атомная бомба.
-Я вот сказал тогда дяде своему, что зло не атомной бомбе, а в человеке. Еще когда бомбы не было, вы не давали людям жить. Вы грабили их, облагали налогом, расстреливали. Вы творили зло! И поэтому здесь Бог даже не причем. Зачем же на прогресс ссылаться… Ни при чем он.
— Я все думаю — в чем Россия виновата, за что ей наказания? Вот Бог наказывал древних евреев за то, что они тельцу поклонялись. Может и советская власть после революции – была послана в наказание русскому народу? Если да, то за что именно?
-Я думаю, что наказание было за неправду, которая была и нарастала. Даже религия дошла до внешнего какое-то состояния; религия – а силы-то у нее, по-настоящему, может быть, и не было… Это все очень не просто. Пока человек здоров – у него один взгляд на жизнь. А сделается он калекой – то, конечно, сразу становится другим человеком. Другое мышление у него, другое понятие – и о Боге, и о мире… Я думаю, что все скорби приводят и Россию, и человека, — приводят к лучшему. К осознанию того, что человек не силён, что он немощный. И должен всегда питаться помощью Господа Бога, который ему ее посылает. Христос сказал: «Без меня не можете ничего делать».
-Ну да, особенно хорошо об этом думается, когда лежишь в больнице. Это я понимаю… А какая же это неправда, про которую вы говорите? Какая такая была неправда, за которую русские наказаны революцией и советской властью?
-Да вот тот же Лев Толстой — что же это, правда была, что ли?
-Ну, он один пусть бы и страдал, а всю страну-то зачем наказывать?
-Так он был не один, таких много было, миллионы. Что с ними делать? Содом и Гоморра вот тоже были… Авраам спрашивал: а если, говорит, там 15 человек праведных найдется? Неужели с нечестивыми погибнут и эти праведники? Нет, отвечал Господь Аврааму, если найду 15 праведников, я пощажу оба города.
-Да…
-А 15 праведников не нашлось.
-Там мне нравится концовка этой истории, когда они начали обсуждение с 50 праведников… Авраам торговался: ну хорошо, а если не 50, а 40, а если 30, а если 20, а если 10. Авраам уже сбил цену в пять раз.
-Господь сказал: одного найду – то и уже сохраню города…
-Мне нравится что он – когда Авраам дошел до 10 – ничего не сказал, а просто посмотрел на него строго, повернулся и ушел. Наверно он думал: да как же ты еще торгуешься, я тебе уже и так сбил цену, и ты еще чего-то хочешь?! Так за что все это России? Что русские убили царя с детьми? Как в Кущевке…
-Общее моральное разложение людей.
-Значит, вообще разложение? А не какие-то конкретные убийства и не разрушение церквей?
-Да. А в Содоме и Гоморре было плотское разложение. Когда мужчина с мужчиной, женщина в женщиной…
-Ну да, не хотелось бы этого…